Еще в 1930-е годы чернокожий американец, очутившийся в нацистской Германии, чувствовал больше бытовой свободы, чем у себя на родине. В Берлине он мог заходить в любой ресторан и ездить на транспорте наравне с представителями «высшей арийской расы», чего в своей родной Алабаме он делать не мог, а если бы и осмелился, то вмиг оказался бы повешенным на ближайшем дереве.