2016/01/23 07:39:42


Продолжение.
Ссылка на предыдущие главы
здесь.




На бой кровавый, святой и правый...

Разобраться в том, что случилось 16 апреля, в рамках ликбеза невозможно. Да и в десятках  пухлых томов, при всем том, что авторы прорыли архивы до донышка, полного ответа по сей день не найти. Множество нюансиков остаются во мраке, и не уверен, что когда-нибудь все прояснится. Но если в общем, то начать, видимо, следует с того, что план у Косты Янкова все-таки был, и заключался он в том, что ежели как-то исхитриться и смахнуть с доски всю власть разом, то в неизбежной каше, имея отмобилизованную, вооруженную и повязанную кровью структуру очень даже можно пройти в дамки.

А коль скоро «всех разом», стало быть, суть идеи сводилась к взрыву. И над этим работали лучшие умы. Сперва обсудили знаменитый «Юнион-Клуб», уже почти 35 лет – любимое прибежище «всей Софии» после трудов праведных. Там и свой человечек истопником работал, мог пособить. Но забраковали. Потому как клуб, он ведь клуб и есть: кто-то пришел, кто-то не пришел, у кого-то вообще другие интересы, а царь и премьер таких развлечений (Борис по статусу, Цанков по замкнутому характеру) и вовсе не любили. Да и человечка некстати уволили.

Прикинули насчет Народного Собрания, и тоже отмели. Хотя свой человечек, уборщик, имелся и там. Во-первых, по техническим причинам (охрана слишком «не своя»), а во-вторых, исходя из того, что грохнуть депутатов и министров, конечно, хорошо, но тогда останутся генералы, от которых хрен зна чего можно ждать. В итоге, в декабре остановились на соборе Святой Недели, главном храме столицы, благо, подвалы  давно уже использовались Военной организацией, как склады оружия, поскольку в храме свой человечек тоже имелся, был у митрополита на хорошем счету и, спасибо ему, помог.

Ну как спасибо… Поскольку денег у Военной организации было, как мы уже знаем, много, - Коминтерн на любимую затею тов. Зиновьева не скупился, а Коста скупердяем не был и попилов не признавал, любую услугу щедро и без обмана оплачивая, полезные люди у него водились много где, и далеко не все «красные». Но конкретный пономарь, некто Петр Задгорский, был как раз из «красных», хотя и неустойчивых (после Сентября из партии вышел), а кроме того, считая себя обойденным жизнью, мечтал о странном. Типа, хороших деньгах и большой карьере.

В связи с чем, и предложил товарищам сделать бадабум на своем рабочем месте, потребовав взамен 11 тысяч левов вперед, еще 14 тысяч потом и вывоза в СССР с устройством на работу в ОГПУ или какой-нибудь наркомат. Товарищи, обсудив идею, пришли к выводу, что самое то, задаток выделили, остальное пообещали, и Задгорский занялся делом, а Военная организация (плюс ЦК, поскольку ответственность такого уровня Янков брать на себя не хотел) начали обсуждать детали.

И тут, кстати, возникает интересность. Кабы затея выгорела, так оно бы еще куда ни шло, - победителей не судят, - но она не выгорела, а весь мир «фокусом» был настолько потрясен и шокирован, что сразу после того уцелевшие члены ЦК начали отмазываться: дескать, ничего не знали, все дело рукой «леваков» из Военной организации. А когда выяснилось, что все-таки тоже знали, изменили версию и начали валить все на коллег, которым не повезло. Они, мол, да, поддерживали психованного Янкова, а мы – ни-ни. И на том, позже, историки социалистической Болгарии стояли до упора.

Но острее всего стоял вопрос о том, насколько информированы были «зарубежные вожди», то есть, тов. Димитров и тов. Коларов, а стало быть, и Москва. Официально, конечно, ни насколько, и не подкопаешься. Все документы, способные пролить свет, куда-то делись, а сами вожди признавали только, что имели сведения о некоей «великой идее», по претворении которой в жизнь успешное восстание станет неизбежным, но ни о чем конкретном даже не догадывались. И уже ничего не докажешь. Ответ знает только ветер…

Впрочем, Бог с ним. Главное, что ЦК, после арестов «полевевшее» запредельно, принципиально не возражало, и оставалось только обсудить детали. Тут особо не спорили. Быстро пришли к тому, что собрать в соборе всех, кого нужно, легче всего, если устроить панихиду по кому-то из людей, которых уважает вся элита страны, и военная, и гражданская. Исходя из такой аксиомы, определили кандидатуры на роль приманки: старого почтенного профессора Ивана Кулева и генерала Косту Георгиева, героя войны, политика и вообще знаковую персону.

Обсудили возможность вторжения югославских войск, пришли к выводу, что и такой вариант подходит, ибо против сербов вся страна сплотится. Возник, естественно, и вопрос насчет неизбежной гибели невинных людей, и тут даже поспорили, но точку поставил Иван Минков, заместитель начальника Штаба: «В гражданской войне побеждает тот, кто плюет на все правила гуманности и прочее дерьмо…», после чего обсуждать было уже нечего. Все согласились: да, дерьмо, - и работа пошла вовсю, по четкому плану и без всяких соплей.

А 26 марта, после того, как полиция вскрыли одну из явок, арестовав нескольких участников проекта, хоть и мало во что посвященных, однако знающих достаточно, чтобы провалить дело, если кто-то умный потянет за ниточки, темпы и вовсе ускорились. Акцию назначили на 16 апреля, жертвами, которых предстояло оформить за три дня до того, определили первый и второй номера списка (в итоге, профессору повезло, у него были проблемы с сердцем и он сидел дома, а вот с генералом все прошло как нельзя лучше).

По ходу, правда, случился сбой: несколько особо инициативных хлопцев, решив, что труп царя привлечет больше нужного люда, 13 апреля устроили покушение на Его Величество в заказнике Арабоконак, куда Борис поехал на охоту. Но все было организовано так дурацки, что погибли только царский телохранитель и близкий друг монарха, профессор-энтомолог Димитр Илчев, а сам царь по стечению обстоятельств уцелел, - но всем покушавшимся удалось уйти, и полиция на след не напала, так что ущерба плану нанесено не было.



До основанья, а затем...

Вечером 15 апреля собрались в последний раз, обсудить все окончательно, и выяснилось, что нервы железные все-таки не у всех. Кое-кто из членов ЦК, полностью разделявших позиции Косты и затею всей душой поддерживавших, внезапно проявили мелкобуржуазную слабость. Например Петр Искров, боец из заслуженных, завел речь о том, что «Погибнут женщины, дети, семьи, возможно, рабочих. Против нас будет настроена часть масс. Кое-кого оскорбит уничтожение церкви. Даже многие товарищи будут возмущены. Такая акция похоронит цели партии».

Однако «твердокаменные» дали малодушным жесткий отпор. «Да, будет страшно, - ответил другой член ЦК, Тодор Павлов. - Да, в партии будет кризис. Но это нужно, и это должно быть сделано ... Они убивают наших женщин и наших детей, нам не нужно жалеть их. Мы пришли к такой позиции, и других вариантов я не вижу». И припечатал: «Мы сделаем это, а легальная оппозиция поведет решительную борьбу против правительства и свергнет его».

Любопытная, кстати, обмолвка. В той же мере, что и один из аргументов, приведенных Янковым в процессе убеждения ЦК, что без «великого дела» никак не обойтись, поскольку «Наша позиция проста. Мы дадим повод, поводом воспользуются разные люди, чтобы сбросить Цанкова, а мы уйдем в тень, и выйдем потом, чтобы прогнать их и взять власть от имени рабочих и крестьян. Руководство Коминтерна, увидев результаты, будет довольно».

То есть, не исключено, что была в проекте и некая подоплека, о которой «внутренние» товарищи знали, но «внешних» не посвящали, надеясь поставить перед фактом. Тут, правда, наверняка не известно вообще ничего, но болгарские исследователи не исключают, что был, помимо «красного», и еще один проект, задуманный «демократами», не испытывавшими любви к Цанкову и его верному военному министру. Вспоминая в этой связи того же непобедимого и легендарного Николу Жекова, по взглядам очень правого, но социалиста, хотя и с монархическим уклоном, вступившего к тому времени в БЗНС и совершенно не скрывавшего, что хотел бы стать «народным военным диктатором», вроде как в будущем Франко или Антонеску, могу допустить.

Есть и аргументы. В день трагедии генерал Жеков и сам в храм не пошел, и других отговаривал, а части софийского гарнизона, возглавляемые его поклонниками, в случае гибели правительства, безусловно, подчинились бы ему. А если бы еще и царь (которого, по ряду версий, Жеков тоже предупреждал) генеральскую инициативу одобрил, так тем более. Однако тпру. Тут мы уже углубляемся в совершенную конспирологию, но если в ней есть хотя бы малая доля правды, получается, что политическая наивность «левого» ЦК зашкаливала за все рамки, а Коминтерн, по факту, оплачивал советским золотом совсем не то, что планировал тов. Зиновьев.

Впрочем, Бог с ними, с ребусами. Нас интересуют факты, а факты суровы: по итогам совещания, уже заполночь, Петр Искров и Димитр Малев, отозвали свое «да», на что Коста отреагировал философски: «И хер с ними, у нас и так большинство по этому вопросу, все пройдет без огрехов», и был прав. Прошло, как ножом сквозь масло. Но с огрехами.

Во-первых, на панихиду не явился (то ли задержавшись на похоронах профессора Илчева, то ли и вправду что-то зная) царь. А во-вторых (можете, как Цанков, списать на прихоть Провидения) покойного так уважали, что народу пришло под завязку, и гроб пришлось отодвинуть от заминированной несущей колонны, где ему полагалось стоять, ближе к центру. В связи с чем, ближе к центру сдвинулись и Цанков с министрами, - так что, в 15.23, когда грохнуло и обрушился купол, как раз они и уцелели. Не на 100% (поранило почти всех), однако «двухсотых» не случилось.

Но в целом результаты впечатляли: не считая задетых чуть-чуть, 343 человека. Из них 134 погибли на месте, а еще 79 скончались потом, уже в больницах. Крепко досталось военным, - 12 генералов с репутацией «легендарных», 15 полковников, 7 подполковников, 3 майора, 9 капитанов, - но и депутатский корпус, и элиту бизнеса, и духовенство проредило изрядно. А изюминкой на тортик - в полном составе целый класс  лицея для девочек.

К чести правительства, ни лица, ни силы духа не потерял никто. Еще не вполне ясно было, что случилось, еще курился дым, но раненый в голову Иван Вылков уже отдавал распоряжения стягивающимся к развалинам храма военным и полицейским, а профессор Цанков собрал ободранных, окровавленных и наскоро перевязанных министров на экстренное заседание.

Спустя пару часов в стране объявили военное положение, военному министру и министру внутренних дел предоставили особые полномочия, капитан Кочо Стоянов, звезда военной полиции, сформировал четыре «оперативных отряд» для проведения массовых арестов по «черным спискам», и сверх того, на вопрос генерала Вылкова, согласен ли премьер на «привлечение к розыску гражданских активистов», Александр Цанков ответил однозначным «да», подтвердив разрешение подписью.

Сразу после этого, уже ночью, руководство Военной Лиги, взбешенное «оскорблением памяти блестящего генерала и покушением на честь героического болгарского офицерства», было официально приглашено к сотрудничеству и уже утром, коротко посовещавшись, постановило «ликвидировать всех, причастных к акту взрыва», - а параллельно, после краткой беседы Вылкова с Ванче Михайловым, в столицу потянулись вызванные телеграммами-«молниями» лучшие люди ВМРО, типа «Чичо Вельо», пару лет назад заживо строгавшего «мессию».



Побочные эффекты

Короче говоря, мух не ловили. А вот «красные», наоборот, впали в какой-то странный ступор. Попытки бодаться предпринимали только анархисты, и бодались аж до июля, пока не были перебиты, но Военная организация вдруг ушла в норы. Притом, что все шло как бы по плану, - на месте никого из исполнителей не взяли, ушли все, - затихли. Вряд ли испугавшись, не те были парни, - скорее, чего-то ожидая.  Даже пономаряпочему-то не ликвидировали сразу после акции,  как намечалось, и на следующий день он, что-то заподозрив, сдался властям, в надежде на пощаду рассказав все, что знал, - а знал он не все, но много.

Аресты, уже идущие вовсю, стали адресными, 21 апреля на явке, дав свой последний бой, погиб Коста Янков. Через день та же судьба постигла Ивана Минкова. Правда, трем членам Штаба все же  удалось  бежать в Югаславию, но уже 26 апреля армия перекрыла границы. И начался ад. Вернее, Ад. Или даже АД. Именно так, и никак иначе. Разъезжая по адресам, хватали всех, включая бывших «красных» и «оранжевых», ушедших из политики, излишне вольнодумных журналистов, просто болтунов, а частенько и вовсе попавших под горячую руку непричастных, ни в каких списках не значившихся.

Только по официальным данным, без всяких ордеров по всей стране, в Софии и в провинции, забрали 23 764, и те, кому выпало предстать перед военно-полевыми судами, рубившими «повесить» под копирку, еще повезло. У них, по крайней мере, был шанс. У других шанса не было. Самостийно возникшие «гражданские комиссии», к властям никакого отношения не имеющие, а подчинявшиеся только Военной Лиге, без намека на суд, вприглядочку, наскоро опросив, определяли: «отпустить» (редко), «передать властям» (в основном) или «ликвидировать», а далее где как.

В полицейском управлении Софии  «пособников» живым заталкивали в топку, в армейских казармах забивали ногами, в подвалах и гаражах рубили лопатами и душили проволочными петлями, а тела сбрасывали во рвы, тщательно утаптывая землю. И всё. Согласно легенде, - а правда или нет, не знаю, - пришли даже за генералом Жековым, но тот, не смешавшись, резко скомандовал «Кругом марш!», и вояки, привыкшие ему поклоняться, не посмели ослушаться, а военный министр, к которому бывший командующих немедленно поехал, с извинениями заверил его, что произошла ошибка.

Но это случай уникальный, и повторяю: возможно, байка. Да еще не случилось обычных в таких случаях погромов. Несмотря на то, что один из пойманных режиссеров акции, Марко Фридман, был как раз евреем, 60-тысячная община считалась настолько лояльной, а задержанный оказался такой «белой вороной», что лично Цанков предписал «не идиотничать, не искать еврейский заговор» и руководство Военной Лиги, состоявшее далеко не из юдофилов, с ним согласилось.

Первые сведения о судьбе «без вести пропавших» начали просачиваться только через 20 лет, и тогда же (правда, это старались не афишировать) выяснилось, что на «фашистскую военщину» всех собак не повесишь. Взрыв в соборе до такой степени потряс страну, что на помощь «гражданским комиссиям» пришла общественность. Ладно бы на «подозрительных» просто стучали. Частенько случалось так, что обычный работяга, - слесарь, печатник, пекарь, а не то учитель, санитар или лавочник, - возвращаясь с работы, обращал внимание на хрипы и крики, заглядывал туда, откуда они неслись, пугался, но услышав пояснение: «Террористов кончаем. Хочешь помочь?», вливался в команду.

Это вдохновляло, вселяло мысль о «народной воле» и давало импульс. К слову сказать, именно в эти дни, глядя на происходящее, сделал окончательный выбор и пошел служить в полицию молодой еще, только решавший, кто лучше, Маркс или все-таки Дуче,  Никола Гешев, ученик самого Благоева, а в будущем величайший специалист ХХ века по политическому сыску, один из прототипов райновского «Господина Никто», по методикам которого строились славные  Държавна сигурность и Stasi. Но это, повторяю, к слову, а если по делу, то,  по подсчетам Георгия Маркова, который объективен, порубили-удавили 503 человека, включая почти всю «красноватую» интеллигенцию.

На таком фоне 1-11 мая почти незамеченным прошел суд над организаторами взрыва. Пятерых осудили заочно, но четверо из них погибли на той же неделе, двое получили длинные сроки, а троих публично повесили 27 мая, причем (все запечатлено на пленку) Задгорский до конца визжал и отбивался, а Фридман, выкурив напоследок папироску и бросив городскому палачу, цыгану Яшару, «Ну что, цыганин, приходится работать?», умер хладнокровно.

Главным же политическим итогом процесса стало оглашение найденных еще 4 апреля при обысках документов, где, в частности, значилось: «С 15 апреля все сотрудники Балканского центра БКП считаются мобилизованными… Оружие раздавать в ночь с 15 на 16 апреля». Это, - поскольку что такое Балканский центр знали все, - уже прямо било по Коминтерну, и Москва отреагировала мгновенно. ИККИ полностью отмежевался, ЦК БКП, ссылаясь на показания Фридмана, заявившего на суде, что «партия к затее Военной организации отношения не имеет», декларативно осудил теракт, как «необдуманное действие, губительное для антифашистского движения», документы объявили «англо-фашистской фальсификацией», а Коларову с Димитром велели  сделать ночь.

А между тем, к началу лета  террор начал вырождаться из жуткой, но сколько-то психологически оправданной методики в нечто иррациональное. Все, хоть как-то причастные к взрыву, уже исчезли, в июле растерли последних стрелков-анархистов, но все равно, мало что изменилось, разве что дым стал пожиже. И наконец,  размах и форма репрессий, поначалу воспринятых Великими Силами с огорченно-брюзгливым пониманием, шокировали европейскую общественность.

В Париже, Берлине, Лондоне, даже Токио, возникли Комитеты защиты жертв в Болгарии. Почуяв нечто нехорошее, напряглась и страна. «Добровольцы» ушли «гражданских комиссий», люди возмущались, а офицеры продолжали искать уже не существующих ведьм. Им нравилась их «особая роль», и генералу Вылкову тоже нравилось военное положение, при котором он был фактическим хозяином страны и доказывал царю свою незаменимость, а ответственность за все нес премьер, реального отношения к происходящему не имевший (ему о деталях даже не докладывали).

Цанкову при этом, хотя, как он признавался, «бывало не по себе», пришлось очень по душе, что военные наконец-то признали его своим, он им доверял, он был абсолютно уверен в необходимости закрыть тему террора раз и навсегда, не боялся подписывать самые спорные бумаги, и уже открыто звучащие разговоры о «вешателе» и «черном профессоре»  его волновали мало. О политической репутации недавний преподаватель, не будучи  политиком-профессионалом, совершенно не думал, считая ее делом даже не третьестепенным. А зря…

Продолжение следует.
86 посетителей, 2 комментария, 4 ссылки, за 24 часа