2015/12/27 15:32:13


Продолжение.
Ссылка на предыдущие главы
здесь.




Студно туково...

Переговоры шли тяжко. Камень преткновения – спорные земли, где, помимо болгар, жило какое-то количество сербов. Что возьмем, то наше, говорили люди из Белграда. Ни фига, все демаркации только через русский арбитраж, говорили люди из Софии, - или вы не верите русским? Так тогда так и скажите. Тем паче, что слово Петербурга – единственное, что спасет и нас, и вас от общественного негодования, «крайне противоположного и трудно примиримого в этом вопросе».

Этот момент был принципиален, и продвигать тему ринулся сам Ризов, воспринимаемый, однако, в Белграде, как «человек, компетентный во всех вопросах». Правда, на все вопросы Ризов, щеголяя чистейшим сербским, отвечал, что отступать некуда, и что «никогда больше Сербия не дождется другого болгарского правительства, более расположенного и годного для заключения такого соглашения», а потому дело чести для Миловановича договориться с Болгарией, даже если это навлечет на него проклятия недальновидных соотечественников.

В итоге, Милованович пообещал убедить коллег, короля и даже «Аписа», что железо надо ковать, пока горячо, и это ему, в целом, удалось, поскольку в Петербурге болгарскую точку зрения поддержали. Тоже, правда, не сразу, но не потому, что лавировали, а потому что русские посланники, Николай Гартвиг и Анатолий Неклюдов, присматривавшие за ходом дискуссии, болея каждый за свою команду, забыли, чем вообще-то должны заниматься, дойдя до письменной перебранки.

Николай Генрихович, фанатичный сербофил, в Белграде боготворимый, откровенно лоббировал Карагеоргиевичей, Анатолий Васильевич, вполне интегрировавшийся в софийский бомонд, страстно отстаивал интересы «братушек», а в итоге МИД лихорадило. Оттуда шли то суровые рекомендации болгарам уступить требованиям сербов, то строгие указания сербам принять все пожелания болгар, - и несколько раз случалось так, что телеграммы приходили одновременно.

Впрочем, в итоге, сориентировались и помирили. Слишком заманчив был приз. Хотя, конечно, не без риска, поскольку внезапная, не согласованная с державами война, пойди она слишком удачно, могла спровоцировать вмешательство Вены и Берлина, а реорганизация и перевооружение ВС РИ, хотя и шли полным ходом, еще не были завершены. Что очень волновало Петербург, требовавший ничего не начинать без согласований, но совершенно не тревожило балканских политиков.

«Прекрасно понимая, - указано в справке русского дипломата Сергей Урусова, - что Россия имеет здесь неистребимые великодержавные, исторические интересы, здешние политики учитывают то обстоятельство, что Россия от славянской политики никогда не сможет отказаться и не откажется и от защиты и поддержки своих славянских аванпостов на Балканах. Таким образом, Россия неизбежно будет вовлечена в войну, начатую помимо её желания славянскими державами».

Логика тут была, и Россия мягко предупреждала подопечных, что «самовольное выступление» поддержано не будет, однако все опасения «на два хода вперед» отступали перед сознанием того, что «партия в длинную» может оказаться еще опаснее. Поскольку венская «партия войны» не подписывалась быть паинькой, она вполне могла воспользоваться как раз тем, что русские военные программы не завершены, даже если не будет никаких «провокаций». Ибо Вена же...

А между тем, как указывал Анатолий Неклюдов, подписав соглашения о союзе, «сербо-болгарский альянс, сплотив воедино до полумиллиона штыков и притом великолепного войска, поставит несомненно серьёзную преграду всяким замыслам оккупации или захвата с северо-западной стороны полуострова», и к тому же, на этапе переговоров казалось, что высокие договаривающие стороны способны мыслить не местечковыми категориями.



По габарям!

Будь у сторон время отмерить семь раз, кое-что потом пошло бы иначе, - но не терпелось резать, и 12-13 марта 1912 между Болгарией и Сербией был заключен «Договор о дружбе и союзе». На 8 лет. С секретным приложением и секретной же военной конвенцией, где прописывались конкретные нюансы возможных военных действий и раздела трофеев. Также предусматривалась помощь Софии «в случае опасности для нее со стороны Австро-Венгрии и союзных ей стран», то есть, Румынии.

И это было совершенно удивительным успехом российских кураторов, учитывая «особые связи» Фердинанда с Веной и Берлином. Как ни странно, по Македонии договорились по-честному, сойдясь на том, что если «в спорных районах обе стороны удостоверятся в невозможности создания отдельной автономной области», то окончательное, не оспариваемое слово скажет Государь.

Особенностью документа был очень мутно прописанный пункт о том, что считать «опасностью со стороны Турции», открывавший, в связи с пассажем «а также и внутренние беспорядки», самый широкий простор для толкований, и Сергей Урусов в докладе министру указывал: «Заря болгаро-сербского соглашения не есть заря мира. Соглашение это рождено войной и рождено для войны», и таки да - верить, что Болгария будет дожидаться нападения австрийцев на Сербию, мог разве лишь ребенок; ей была нужна война с Турцией, и чем скорее, тем лучше.

Однако сам по себе пункт о готовности драться с Дунайской монархией принес блоку ощутимую пользу: получив копии текста соглашения, Лондон и Париж выразили полнейшее удовольствие, а французское правительство тотчас одобрило предоставление Болгарии льготного займа. Еще один более чем льготный, - аж три миллиона рублей, - заем плюс массу всякой всячины мгновенно предоставила Россия, а в Сербию пошли эшелоны с «мосинками».

Теперь, когда дело было сделано и казалось беспроигрышным, к пакту поспешили присоседиться и ранее осторожничавшие. 29 мая Болгария, - тут уже, конечно, без участия Петербурга, но при активной суете Лондона, подписала «Договор об оборонительном союзе» и «помощи другой стороне в случае нападения Порты» с Грецией. А затем, уже в сентябре, к Балканскому союзу, преодолев недоверие к Карагеоргиевичам, примкнула и Негош, причем, в специфическом стиле Черногории, где монарх, - уже, кстати, не князь, а с 1910 целый король, - по старинке вершил суд, сидя под дубом.

«Николу, - вспоминал Стоян Данев, - мы с Ризовым встретили в холле Хофбурга, где он отдыхал после беседы с кайзером, и этой встречей воспользовались. Для достижения цели одной беседы было достаточно. Черногорцы просили только помочь содержать их войско. Не было составлено никакого письменного акта, просто, договорившись, обнялись». Такая вот «народная дипломатия». Ну и, поскольку «единого договора» не заключали, естественным связующим  центром альянса стала Болгария, тем паче, что армия ее была примерно равна всем остальным, вместе взятым.

В целом, создание Балканского блока, безусловно, было успехом России, в какой-то мере компенсацией «дипломатической Цусимы», поставившей крест на карьере Извольского, но именно в какой-то мере. Новый глава МИД, Сергей Сазонов, родственник и близкий друг Петра Столыпина, еще в ранге товарища министра присматривавший за «героем Бухлау», сделал все, что только было возможно, но в ситуации, когда возможно было не так уж много.

«Россия, - писал много позже Сергей Дмитриевич, - не имела права не сделать ничего для облегчения достижения Сербии и Болгарией их целей. То, что союз был создан если не по почину русского правительства, то с его ведома и согласия, давал шанс на восстановление испорченного. Однако отсутствие времени не позволило создать условия для полного контроля над действиями союзников».

Так оно и было, и на Неве отдавали себе отчет в том, что «балканские друзья» имеют собственные цели, причем, если Цетинье и Белград привязаны к Петербургу вполне надежно, то София теоретически способна взбрыкнуть. Однако, коль скоро вариантов не было, положились на тщательно прописанный сценарий событий, где, как казалось, было предусмотрено всё. В частности, и «пробитое» на случай «взбрыка» согласие Фердинанда сосредоточить войска на восточном, самом трудном, и южном, вспомогательном, направлениях, доверив освобождение Македонии сербским и черногорским войскам, тем самым, в какой-то мере гарантировав предсказуемость царя.

Но, впрочем, весной 1912, обо всем договорившись по понятиям, без камня за пазухой, и радуясь достигнутому, о таких нюансах никто не думал. Думали о другом.Как ни парадоксально, в военном смысле десятилетие процветания, когда даже самые низы жили сносно, средний класс совсем не худо, а немалая часть общество и попросту прилично, сыграл с Болгарией злую шутку. Если черногорцы готовы были воевать в любой момент по принципу «шахиду одеться – только подпоясаться», а сербы после почти десяти лет накрутки идеями «Великой Сербии», в целом, рыли землю копытом, ожидая только сигнала, то болгарские ширнармассы особо в драку не рвались.

В отличие от наэлектризованных до синего звона элит, им и так было хорошо, замирение с Сербией, считавшейся врагом номер раз, всех обрадовало, воевать не хотел никто. А к войне, которая, все понимали, будет тяжелой, поскольку программа-максимум, гласившая «Даешь Византию!», по умолчанию считалась и программой-оптимум, любые сомнения следовало исключить, психологически мобилизовав общественность на войну до победного конца. В связи с чем, помимо естественных мер по приведению в готовность номер один армии, осуществлявшихся строго по плану и очень успешно, на полную катушку включилась мозгомойка.



И пей круг!

Газеты, журналы, дешевые брошюры, синематографы и вообще все, кроме разве не изобретенного еще телевидения, взывали к «справедливой войне», которая неизбежна, потому что Турция вот-вот атакует и вырежет всех, отдав уцелевших в рабство черкесам. Ее же, повествуя о Великой Болгарии, воспевали учителя, лекторы, творческие коллективы и слепые лирники, взятые на жалованье военным ведомством.

За работу взялись македонские землячества, «братства» офицеров и унтер-офицеров, приходские «бати», ветеранские организации, политики и журналисты, - то есть, практически все. В стороне от нарастающего психоза, сохранив хотя бы здравость мысли, сумел остаться разве лишь считанные десятки убежденных «левых», да и те, поскольку речь шла о судьбе «третьей сестрицы», стеснялись идти «против воли народа».

Параллельно вышла из тени, 19 октября 1911 объявив «всеобщую мобилизацию», ВМОРО. К этому времени, под руководством «обновленного ЦК», возглавленного идейным и совершенно беспощадным боевиком Тодором Александровым, она, выйдя из многолетнего кризиса, объявила себя преемником старой Организации, а всех мелкие осколки, не признающие её верховенства, – «уголовниками». Что, у целом, соответствовало истине.

Платформа у этих серьезных (в рядах остались классические фанатики) парней было предельно проста. Все разговоры о «македонском народе» - измена. Все, кто что-то на эту тему лопочет – «предатели». Македония – это Болгария (в крайнем случае, субъект федерации). А единственное средство добиться исполнения «общего дела» - война, и таким образом, главная задача – любой ценой заставить царское правительство «обнажить нож».

По турецкой территории вновь покатилась волна взрывов, как правило, с последующими погромами. На всякий случай, - чтобы определиться вполне, - в начале 1912 делегация «политического крыла» ЦК, несколько приличных господ, отправилась в Европу, побывала в Париже, в Лондоне, в Вене, в Петербурге, но вернулась с нерадостными выводами: Великие Силы желают на Балканах status quo, - как и предупреждал Александрова его близкий друг Димитр Ризов, тот самый, - после чего в действие привели «План Б»: мелкие, без крови и руин теракты «дома». С заявлениями от имени «турецких подпольщиков»: дескать, берем на себя, прекратите задирать Турцию, унтерменши, а не то вообще отравим водопровод.

Грубо? Безусловно. Аляповато? Без сомнений. Но, учитывая, что большинство тогдашних болгар, особенно на селе, университетов не кончали, действовало. Народ, которому ученые люди и «батьки» подтверждали, что турка таки озверела, зверел в отместку, и в конце концов, обрабатываемое со всех сторон, общество дошло до нужной кондиции.

«Замечается воинственное настроение почти во всех общественных кругах, - писал в дневнике Петр Абрашев, министр юстиции. - Грозный призрак войны уже не страшит даже самых боязливых. Все признают, что турки навязывают войну, и согласны, что правительство поступает правильно, готовясь к войне… Наиболее яростны военные, македонствующие, а также стамболовисты, радослависты и русофилы из Демократической партии. Согласились, что надо поездить по Болгарии, чтобы непосредственно познакомиться с настроениями. Я объехал две трети округов и вернулся с ожогами от воинственного жара. “Ударим и покончим с этим”, - говорили мне везде. Выходило, что населению надоело слушать о неизбежном нападении турок. Мирные и работящие люди хотят войны с Турцией не для чего другого, а чтобы “покончить с этим”. Они смотрят на войну, как на работу, которую нельзя не сделать. Этого уже нельзя остановить».

И вот в такой обстановке по приказу Тодора Александрова 18 июля (1 августа) в македонском городке Кочани, рядом с болгарской границей, опять рвануло, но очень сильно. В ответ толпа кинулась убивать христиан, и военные на сей раз не препятствовали, как обычно. В итоге, погибли сразу два зайца. Антитурецкие митинги в Болгарии стали повседневностью, а лозунг «Народ требует войны!», овладев массами, стал идеей. Но, главное, побоище в Кочани, где в «гражданские волнения» вмешалась армия, идеально подходило под определение «внутренние беспорядки в Порте», зафиксированное в союзном Договоре, как безусловный casus belli.

На всякий случай, 28 августа очередной ослик с погромом случился еще и в городке Дойран, но это уже стало просто бонусом, ничего особо не добавившим. За день до того премьер Гешов пригласил к себе Димитра Ризова и поручил ему «подготовить жесткий демарш, по-настоящему жесткий». А также («на худший случай») составить Манифест об объявлении войны. Ризов ответил «Есть!», однако заключительный этап подготовки пошел не совсем по сценарию.

Предполагалось, что в самом финале Россия проявит добрую волю, предложив себя в посредники, и Турция в чем-то пойдет навстречу, после чего вопрос решится без крови. А уже если турки и их  покровители  откажутся, то война будет оправдана в глаза общественности, и на дельнейшее Петербург закроет глаза. Но не раньше.  Но 4 октября на турецко-черногорской границе, куда стянулись толпы охочего повоевать люда, начались стычки, сперва мелкие, случайные, но за три дня, как ни пытались командиры прекратить бардак, перешедшие в тяжелые бои. И...

И 8 октября, в тот же день, когда Сергей Сазонов, прибыв в Берлин, торжественно заявил о готовности России «своим авторитетом обеспечить мир на Балканах», посланник Черногории в Порте явочным порядком обнулил российский демарш, официально сообщив главе турецкого МИД, что король Никола считает себя в состоянии войны с султаном Мехмедом, после чего покинул Стамбул, что смешало все красиво разложенные карты.

На следующий день регулярные войска Черногории вошли на территорию турецкой Албании, - и, в общем, суровый ультиматум с требованием «безотлагательно  предоставить полную автономию трем македонским и адрианопольскому вилайетам, на 6-месячный переходный период назначив губернаторами представителей Бельгии или Швейцарии, а также сократив армейский контингент в Европе на 75%», предъявленные Болгарией от имени блока 13 октября, равно как и  отказ Порты этот ультиматум принять, напоминали издевательство. Процесс пошел.

Продолжение следует.
15 посетителей, 63 комментария, 20 ссылок, за 24 часа