(рассказ аутфиттера - организатора охотничьих экспедиций).
"… Планируя экспедицию, я решил сделать ставку на максимальное использование авиации – если нам не нравилось одно место, мы должны были немедленно, без потери времени, переброситься на другое. Оттуда – на третье. При этом вертолет должен был постоянно находиться у нас в лагере.
И я, из Москвы, звоню знакомому командиру экипажа в поселок Окурчан и спрашиваю, возьмется ли он обеспечить меня «вертушкой» в районе, отстоящем от места базирования на шестьсот километров. Общий налет часов мы гарантировали не менее двадцати.
Естественно, командир заявил – «Да».
Вот так, с большой буквы «Да».
Дело было в феврале.
А в мае я появился в Походске, где должен был провести тур бердвотчеров, желавших наблюдать розовую чайку в естественных условиях. В Походске я повстречал коллегу – Игоря, который возил группу состоятельных москвичей охотиться на медведя.
– Какие планы у тебя на осень? – задал Игорь совершенно дежурный вопрос.
– Да вот, хочу побывать на реке Ому, – хмыкнул я. – Сохатых там посмотреть.
– М-да? – Игорь недоверчиво поднял брови. – И как ты собираешься туда попадать?
– Вертолетом, естественно. На Гоше.
Все «борта в этом регионе известны, разумеется, по именам и фамилиям командиров.
– Поостерегся бы я с Гошей, – еще выше поднял брови Игорь. – Что-то часто он стал «на кочерге» летать.
– Ты это серьезно?
– Уж куда серьезнее, – заверил меня Игорь. – Я лично побаиваюсь.
Окурчан находился, по местным понятиям, рядом – в шестистах километрах. Я сел на автобус и через двенадцать часов оказался в маленьком угрюмом поселочке, зажатом среди безлесых крутых сопок, как в ладонях дьявола. Аэропорт располагался на окраине и состоял, по большому счету, из двух зданий – большого КДП (контрольно-диспетчерского пункта), и маленького, в котором располагалась служба охраны (как же без охраны, причем в четыре смены, крохотному аэродрому, затерянному на самом краю России?) и комнаты отдыха экипажа.
В эти комнаты я сразу и направился.
Жизнь в комнате отдыха била ключом. Гоша и его экипаж пропивали какую-то рыбу, доставленную с дальних озер. Процесс был в разгаре.
– Миха, – заорал Гоша, увидев меня, и полез обниматься. – Слыхал, у тебя есть мега-работа для нашей птицы!
– Есть-есть, – заверил я.
И боком вышел из комнаты.
Следом за мной вышел бортмеханик Угрюмый. Он еле держался на ногах.
– Серег, и что, вы в таком состоянии и летаете?
– И-ик, – сказал Серега. – В таком виде у нас еще лучше получается!
– Все понял, – кротко сказал я и ретировался.
И вот, той же осенью, когда мы возвращались из очередной экспедиции, я узнаю о крушении вертолета на Чокчодоне. Гоша?
Звоню в Окурчан. Точно, Гоша. Сгорела машина, экипаж и три туриста из Польши.
А ведь на их месте могли сидеть мы…
Список нарушений, допущенных при этой катастрофе, был впечатляющ.
Экипаж дал в аэропорт посадку по плохой погоде, сообщил, что находится на земле.
Вместо этого взлетел с отключенными самописцами и пошел в «поисковом режиме» на сверхнизкой высоте, не выходя на связь с базой.
Причем польские туристы на борту были не зарегистрированы как иностранцы на территории А-ского края.
Ну и в итоговом описании места катастрофы значилось: «В пятидесяти метрах от места крушения вертолета находился труп лося, предположительно задранного медведем». В этом месте комментарии уже становятся излишними".