2016/05/06 13:18:58
Так случилось, что в этот день совпали важные для меня события. Одно – не очень (мне стукнуло, по-моему, 48 лет), а второе – серьезнее. Ровно 10 лет назад я видел своего Учителя в последний раз. Я уже писал об этом и не хочу повторяться. Долгое время мне его мучительно не хватало, я постоянно ловил себя на мысли: надо бы спросить об этом у Александра Александровича…, надо бы поделиться этой мыслью с Александром Александровичем, узнать его мнение… И пронизывала мучительная боль от того, что это уже невозможно. Но мысль, что он умер, в сознании не укладывалась, и называть Ольгу Мироновну вдовой я не мог.
Однако, жизнь идет (банально), к боли привыкаешь, происходят события, и в дни круглых дат традиционно принято подводить некоторые итоги… С этого и хотелось бы начать.
Дата печальная, и главный итог - тоже: спустя 10 лет, я с полной ответственностью могу констатировать, что Зиновьев мертв. Убит. И виновна в этом, в первую очередь его вдова (она добилась этого звания), со своим окружением.
«Я припомнил с сожаленьем,
 Как в одном стихотвореньи
 Этот чокнутый чудак
 О себе помыслил так:
 Ведь я пишу не для себя - для них,
 Пускай убьют меня, но сберегут мой стих.
 Какой затрепанный мотив!
 Какой наивный примитив!
 Теперь похуже ситуация на свете:
 Стих убивают при живом еще поэте.»
Надо отдать должное Вдове: мысль Зиновьева убивают после его физической смерти. Но ситуация от этого выглядит еще хуже – мертвый сопротивляться этому не может.
Казалось бы, издаются книги (это – отдельная тема), пишутся статьи, организуются публичные акции, проводятся «Зиновьевские чтения», поставлен памятник, организован «Зиновьевский клуб», включающий более-менее известных и титулованных людей, Зиновьевскому клубу предоставлено телевизионное время, раздаются награды и премии, а Ольга Мироновна стала медийной фигурой и получила должность сопрезидента общества Россия-Германия. Вроде бы «Ленин и теперь живее всех живых», как нас учили в годы моей юности. Но, типично зиновьевский парадокс в том, что именно эта кипучая деятельность и является свидетельством смерти. На самом деле, как и все зиновьевские парадоксы, он выглядит таковым только в искаженном сознании.
Среди ранних рассказов Пелевина (которого я не люблю, несмотря на ум и талант) есть рассказик под названием «Мардонги». Там говорится, что термин это тибетский (не знаю, насколько это соответствует реальности, и был ли такой термин вообще). Там, когда умирал известный человек, прославившийся добрыми, или злыми делами, его труп обжаривали в масле, обмазывали глиной, раскрашивали, и устанавливали где-нибудь на перекрестке дорог. Это сооружение называлось «Мардонг». После чего мардонг подвергался исступленному поклонению, или осквернению, в зависимости от личности покойного. Далее в рассказе рассматривалось движение, называвшее себя мардонгами, практиковавшее ритуалы «утрупнения», стремясь к состоянию трупа, как к совершенству, поскольку труп – вечен: он не меняется, не развивается. Культурное же пространство представлялось, как духовная и интеллектуальная сфера, заставленная именно мардонгами великих людей. Т.е., о них все слышали, они занимают место в сознании, но они мертвы, и функции их чисто ритуальные. Как пример, Пелевин приводил Пушкина, а одним из ритуалов «утрупнения» у секты мардонгов было повторение мантры: «Пушкин пушкински велик!». Когда смотрю заседания Зиновьевского клуба, невольно вспоминаю этот рассказ. Подозреваю, что для одного из направлений деятельности Зиновьевского клуба организаторы (точнее, те, кто стоял за его созданием) взяли сценарий у Пелевина. Из Зиновьева активно делают такой «мардонг» - обжаривают и закатывают в глину его живую мысль, старательно повторяют одну и ту же мантру о величии, раскрашивают вырванными из контекста цитатами, и собственными трескучими пафосными фразами, и выставляют для всеобщего поклонения, пресекая попытки творчески осмыслить, разобраться, и, не дай бог, применить к реальности.
Но одним этим деятельность Зиновьевского клуба не ограничивается. Когда речь идет о творческом наследии великого человека, его сохранении и развитии, в моем понимании – это не бесконечно повторяющиеся славословия. Это серьезная, тяжелая работа по развития его идей, применению разработанных методов для решения новых задач, уточнения, дополнения, и даже ревизия. Именно это и называется в науке Школой. Именно это делает идеи живыми. А для этого нужны люди – ученики. В моем понимании, учеником достоин называться тот, кто не просто понял и усвоил идеи Учителя, но и применяет их в своей работе, и двигает учение дальше. Поэтому я не считаю себя вправе называться учеником (что так легко сейчас делают многие). Я, как мне кажется, неплохо понял и усвоил идеи Зиновьева, причем, на таком уровне, что дальше надо уже этим заниматься профессионально.Такой возможности у меня нет. А чтобы делать это несмотря на отсутствие возможностей, как делал Зиновьев, не хватает таланта и воли (я, все-таки, не он). Да и надо банально зарабатывать на кусок хлеба. Как говорил Александр Александрович: «Истина кормит одного. Да и то – плохо. А заблуждение кормит тысячи…» Хотя, некоторые основания считаться его учеником у меня есть.
В Зиновьевском клубе занимаются прямо противоположным. «Развитие и сохранение наследия» заключается в том, что идеи Александра Александровича извращаются до неузнаваемости. А авторитет его имени ставится на службу сиюминутным пропагандистским задачам властей, и собственным интересам. И все это идет не просто при попустительстве, но и с благословления Вдовы. Ее одобрение считается высшим критерием истинности, как и положено в религиозных сектах. Сценарий повторяется с удручающим постоянством. Сначала  ритуальные реверансы и славословия в адрес Зиновьева. Потом выступающие несут дикую ахинею, приписывая ее Зиновьеву, или выдавая за развитие идей Зиновьева, несмотря на то, что каждый, знакомый с работами Зиновьева легко может убедиться, что он утверждал прямо противоположное. Ахинея, как правило, насыщена специальными философскими терминами, чтобы придать ей наукообразие, и ссылками на авторитеты, чтобы показать «глубину» и «эрудированность». Забавно, что сам Александр Александрович выражался простым, доступным языком, всегда оговаривал используемую терминологию, и обходился без ссылок. Иногда для подтверждения ахинеи, от которой Зиновьев бы в гробу перевернулся, выдергивают из контекста какую-нибудь цитату, и извращают ее смысл, а иногда обходятся и без этого. Под занавес с пафосом вещают о своих заслугах, и историческом значении своей трепотни, и награждают себя медалями, премиями. Уровень снобизма и мания величия при этом зашкаливают, а адекватность восприятия реальности напрочь утрачивается. Встречаются, конечно, исключения, вроде выступления Юрия Болдырева на одном из последних заседаний, но они дружно пресекаются.
Разоблачать все это крайне утомительно. Сам Александр Александрович говорил, что он в полемики не вступает – жалко времени и сил, поскольку на одной странице можно наворотить столько логических ошибок, что для того, чтобы их подробно показать, надо писать целый том. Пусть люди, способные думать читают, сравнивают и делают выводы. Мне для этого тоже не хватает выдержки, тем более, я – не он. К тому же, это уже сделано! Нашлись люди. Желающих адресую к Павлу Минке, который не пожалел трудов, и проделал эту титаническую, неблагодарную работу, за что ему низкий поклон. От себя добавлю, что готов подписаться под каждым его словом. https://www.youtube.com/watch?v=cMTkRXFf41k
Но, в рамках данного поста, чтобы не казаться голословным, приведу несколько примеров, и проанализирую некоторые высказывания членов Зиновьевского клуба. Как говорят: «оговорки по Фрейду» (или «не по Фрейду» - не знаю точно). Другими словами, даже пропагандисты проговариваются о своих истинных целях и намерениях. Кстати, этот прием в литературе, и в науке с успехом применял Александр Александрович: взять привычный термин, который используют, не задумываясь, и раскрыть его смысл, а так же показать, что это значит в реальности.
В лексиконе Ольги Мироновны в последнее время зачастили модные словечки (что так не любил при жизни Александр Александрович). Несколько раз мне довелось от нее слышать фразу, произносимую с большим пафосом: «Зиновьев – это брэнд!». Меня каждый раз от этого коробило: получается, она считает Александра Александровича торговой маркой? Относится к нему как к товару, которым можно торговать? Так же в ее устах стал привычным эпитет «креативный» (несмотря на то, что в современном языке это слово уже стало ругательством). Невольно вспоминается тот же Пелевин: «Мы берем тебя криэйтером. – То есть, творцом? – Творцы нам на х… не нужны! Криэйтером, Вава, криэйтером…» Тоже заставляет задуматься.
В качестве кредо Зиновьевского клуба с большим пафосом объявлена «борьба за имидж России». Как говорится: «…имидж – все!». Т.е., прямым текстом участники Зиновьевского клуба объявляют себя пропагандистами. А пропаганда всегда бывает в чьих-то интересах. В чьих именно они деликатно умалчивают. При этом странно, почему клуб носит имя Зиновьева? Целью жизни Александра Александровича была истина, причем - любой ценой. Научное познание реальности, а не создание имиджа, угодного заказчикам. В соответствии с декларируемым задачами, клубу больше пристало носить имя Геббельса!
А на одном из последних заседаний Зиновьевского клуба ведущий прямым текстом говорил о необходимости канонизации Зиновьева, даже не стесняясь употреблять этот термин, и долго распинался на эту тему, с одобрения Ольги Мироновны. Подобное даже не вижу смысла комментировать… Одно слово: мардонг.
Наблюдать это больно и грустно. Если использовать любимый термин Ольги Мироновны «Зиновейник», которым она называет свою тусовку, можно охарактеризовать ситуацию в одном образе: раньше был Зиновьев, а теперь на его могиле построен «зиновейник», в котором копошатся «зиновьи», пожирающие его наследие.
Такое положение сложилось не сразу. В течении 10 лет мне довелось наблюдать развитие ситуации. Поразительно, насколько все произошло в соответствии с законами коммунальности, описанными Зиновьевым. Подобная эволюция движения «Методологов» описана им в «Затее».
После смерти Александра Александровича я старался быть рядом с Ольгой Мироновной, поддерживать ее, помогать ей во всех ее начинаниях. Правда, эта помощь была, в основном технического характера, но я рад был быть полезным чем угодно. Я радовался изданию книг, помогал в организации выставок, участвовал в первых Зиновьевских чтениях, открытии памятника… Хотя меня несколько напрягало появление титулованных персон, и великосветский характер, который начали приобретать проводимые мероприятия – мне это чуждо. Но я считал, что на войне есть «штаб» и есть «окопы». И то, и другое необходимо, как и некоторый пиар. Свое место я видел в «окопах», и хотя о некоторых «штабных работника» я был невысокого мнения, деятельность «штаба» в целом я полагал правильной и необходимой.
Первый «звоночек» прозвенел, когда Ольга Мироновна в одном выступлении рассыпалась в дифирамбах РПЦ. Ее высказывание настолько противоречило тому, что говорил и писал об этой организации Александр Александрович, что у меня был шок. Причем, не только у меня. Один из моих друзей прямо сказал, что Зиновьев в гробу перевернулся! У меня тогда состоялся с Ольгой Мироновной крайне неприятный разговор на эту тему. Она пыталась оправдать свое высказывание дипломатической необходимостью. Меня это не убедило. Я пытался донести мысль, что дипломатическая вежливость имеет свои границы, через которые переступать нельзя, и «штаб», при проведении «артиллерийской подготовки» не должен накрывать свои «окопы». Но, убедить мне ее не удалось. Как потом выяснилось, признавать свои ошибки она в принципе, не умеет. И даже не допускает мысли, что она может быть неправа. В нашем диалоге, за неимением аргументов она перешла на пафос. Надо сказать, что она личность неординарная, очень волевая, обладающая яркой харизмой, и противостоять ей очень нелегко. И то, что мне это удалось, похоже, ее серьезно задело. Хоть мы остались при своем мнении, видимо, разговор не прошел бесследно – она разместила на сайте статью Александра Александровича против клерикализации. Я тогда «простил» ей эту ошибку, и продолжал помогать. Сейчас должен признать, что в аналогичной ситуации, когда Горбачев во время визита в Лондон в 1984 году поехал не на могилу Маркса, а на прием к королеве, Александр Александрович безошибочно диагностировал первый симптом эпохального предательства. Я аналогичной мысли допустить не смог.
Потом было ее обращение к совершенно одиозным фигурам известных олигархов с просьбой о меценатской поддержке, и многое другое. К тому времени ее деятельность все дальше удалялась от реальности, и все больше скатывалась к пиару. Причем, пиару топорному и дешевому. От участия в ее делах я практически отошел. Точнее, меня «отошли». В области пиара я был ей не нужен – этой задаче лучше соответствовали другие, известностью и титулами я не обладал, и не стремился к ним, а мои выступления на Зиновьевских чтениях выбивались из общего «тренда», и, похоже вызывали зависть и раздражение у титулованных персон. Наблюдая со стороны, я с грустью видел, как она утрачивает чувство реальности, и переселяется в виртуальный мир, как из ее окружения исчезают достойные люди, а их место занимают зачастую совершенно одиозные фигуры, которым стоит только сделать формальный реверанс в адрес Зиновьева, и они сразу становятся «рукопожатыми». От выступления против нее меня удерживало только личное отношение. Я для себя перефразировал фразу Аристотеля: «Истина мне дорога, но Платон мне друг!». И только недавно она перешла грань, после чего я молчать больше не мог. Вопросы, которые я поднимал в разговорах с нею снова всплыли, но человеку, который посмел их задать (кстати, очень корректно, со всем возможным уважением) просто заткнули рот (потерли запись), а в личном письме банально нахамили. Мне пришлось вспомнить и выполнить, пожалуй, самый тяжкий в моей жизни долг перед Учителем. Заявить, что дело и наследие Зиновьева продают и уничтожают!
Признаюсь, что не питаю к Ольге Мироновне враждебных чувств. Сказать, что хорошо к ней отношусь, я тоже не могу. Мне ее искренне и от души жалко. А жалость несовместима с уважением. Без уважения говорить о хорошем отношении некорректно.
Должен сказать, я не считаю, что предательство Ольга Мироновна совершила из каких-то низменных и корыстных побуждений. Полагаю, что она пала жертвой искусной манипуляции. Ольга Мироновна действительно очень любила мужа, была ему верным помощником и опорой. Я даже считаю, что без нее феномен Зиновьева в мировой культуре вряд ли состоялся бы. Его смерть была для нее колоссальной травмой. Ольга Мироновна жила в состоянии жуткого стресса, испытывая постоянную боль. При этом она утратила стержень своей жизни, направляющий компас. Ольга Мироновна видела смысл жизни в сохранении наследия Александра Александровича, и продолжении его дела. Но, выполнять эту задачу она оказалась не в состоянии. На его уровень Ольга Мироновна банально не тянет. Рядом с ним она была на своем месте, но заменить его не может. Ее самостоятельные попытки могли бы вызвать смех, если бы не вызывали слезы. Как, например, ее выступление на тему «Хватит кормить Уолл-Стрит», проникнутое немеряным пафосом и полной утратой чувства реальности. Ее сказка о Светлом Брайте, которую она приписывает Зиновьеву – просто сопли с сахаром, совершенно не в его стиле.  Если он что-то подобное и говорил, я не верю, что в таком контексте.
С другой стороны, думаю, сыграла роль элементарная ревность: она не могла представить, что кто-то хоть отчасти может заменить Александра Александровича. Поэтому, всех, кто был бы способен хоть в чем-то продолжать и развивать его дело, она отстранила.
Возможность выплеснуть свою боль, и бороться с забвением, Ольга Мироновна нашла в дешевом пиаре, и дала себя увлечь трескучими фразами, в избытке генерируемыми нарисовавшимися помощниками. А на этом пути она не смогла удержаться, и пошла по пути пиара и шумихи любой ценой. Даже ценой предательства.  Первые «звоночки», думаю теперь, были ее сигналами о готовности сотрудничать и прогнуться. И пару лет назад они были услышаны, ей предоставили медийную площадку, должность, был организован Зиновьевский клуб, и понеслось…
При этом ярко проявилось социально-психологическое явление, о котором говорил Александр Александрович. Разрушительное воздействие возможностей масс-медиа на психику. По его словам, этому подвержены практически все публичные люди – политики, поп-звезды, медийные фигуры… От возможности покривляться перед публикой (наличие которой предполагается за телеэкраном) у них «сносит крышу». Особенностью средств масс-медия является отсутствие обратной связи, которая есть при общении вживую. Это дает возможность вообразить все, что угодно. Адекватная оценка реальности полностью утрачивается, и развивается патологическая мания величия. Свое кривляние они воспринимают как дело эпохального значения, а себя мнят «творцами истории» (это выражение Ольга Мироновна употребляет уже не стесняясь). Причем, потребность покривляться в медийним виртуальном пространстве становится сродни наркотической зависимости. Требуется все больше, реальность – все дальше, а мания величия все сильнее. У людей, сохраняющих чувство реальности это вызывает смех сквозь слезы. Ольга Мироновна тоже не смогла устоять. Иногда за нее просто стыдно: неужели она, умная женщина, может всерьез думать, что на посту сопрезидента общества Россия-Германия она будет принимать какие-то решения, и осуществлять переформатирование отношений между двумя странами (как она заявила)? Любому здравомыслящему человеку очевидно, что решения принимаются в других местах, а подобные структуры существуют только для их идеологического оформления и обслуживания…
Думаю, как женщина умная, она понимает, что делает, но глушит остатки совести надуманными оправданиями и пафосными фразами. И именно угрызениями нечистой совести вызвана ее неадекватная реакция на даже самую мягкую критику.
Наиболее часто слышимые оправдания мне представляются несостоятельными. Она и ее сторонники говорят о необходимости пропагандировать имя и дело Зиновьева. Но, на мой взгляд, недопустимо делать это, извращая его идеи. Это уже  пропаганда не Зиновьева. Сам Зиновьев не упускал случая предать гласности и распространить свои идеи, вступал в диалог с кем угодно, но никогда ни перед кем не прогибался. И не продавался даже за Нобелевскую премию. А Ольге Мироновне, чтобы прогнуться хватило возможности поизображать историческую личность на заштатной сцене, которую она представляет исторической. С точки зрения чистого пиара дело делается тоже плохо. Тут тоже «рогатый заяц»: с одной стороны трескучие фразы, в стиле рекламных слоганов для «конкретных пацанов» из 90-х, с другой – псевдонаучный заумный треп с кучей специфических терминов, который «пацанам» скучен и непонятен, а думающих людей он просто отвращает (как и одиозная фигура Киселева). В итоге «узок их круг, страшно далеки они от народа…», несмотря на шум в этом узком кругу.
Другой аргумент: «мы делаем дело» не вызывает уважения, поскольку о содержании «дела» стыдливо помалкивают. Мне трудно считать «делом» великосветскую тусовку. А если посмотреть, что в этой тусовке говорят, то возникает картина, как полицаи, вступившие в карательную зондер-команду оправдывают это необходимостью делать «дело»…
Тем не менее, считаю своим долгом признать, что Ольга Мироновна никогда не поднимала вонь по поводу авторских прав, и всегда приветствовала (и даже помогала) распространению в сети книг Зиновьева. Этот факт заслуживает признательности. Хотя, у меня есть опасение, что логика предательства шаг за шагом приведет ее и к этому… И некоторые поползновения мне уже довелось наблюдать…
Но, тем не менее, дело Зиновьева, которое я считаю настоящим, живет! Это, пожалуй, не менее важный итог последних 10 лет. Находятся люди, способные думать, анализировать. И они находят друг друга. Отчасти, благодаря деятельности Зиновьевского клуба, которая вызывает у них справедливое неприятие. И пример Зиновьевского клуба, надеюсь, позволит им сделать выводы, и избежать действия законов коммунальности. А средство подсказал сам Зиновьев: объединение без организационной структуры. Не «Братия», а братство. Отсутствие других интересов, кроме познания, и стремления к нравственному поведению, позволит сохранить мысль Зиновьева в чистоте, и развить ее. Шума и массового успеха не будет. Это учение для одиночек. Но такие одиночки появляются, и будут появляться, пока человек остается человеком.
Будущее Зиновьевского клуба мне представляется определенным. Он будет существовать, пока идеи Зиновьева живы. Его роль будет сводиться к идеологическому обслуживанию «рогатого зайца», и борьбе с людьми, осмелившимися думать самостоятельно, учиться у Зиновьева, применять и развивать его идеи. Члены Зиновьевского клуба должны быть благодарны этим людям. Пока таковые появляются, его существование оправдано в глазах создателей… Возможно, появление таких людей, и их консолидация заставит хозяев Зиновьевского клуба раскошелиться, расширить медийную площадку, и выделить гранты, которые регулярно требует Ольга Мироновна…
Я же рад, что даже спустя 10 лет мне встречаются люди, думающие и понимающие, которым гранты, титулы и шумиха не нужны. Для меня это свидетельство, что Учитель действительно жив!

 
13 посетителей, 14 комментариев, 14 ссылок, за 24 часа