2016/02/11 21:53:36

Часть 1

В последние годы, в особенности после государственного переворота на Украине в феврале 2014 г., все большее внимание в российской и зарубежной политологии, военной науке, и даже в соответствующих официальных документах, отводится проблематике так называемой «гибридной войны». Под «гибридной войной» как правило подразумеваются военные действия, которые совмещают дозированное использование регулярных вооруженных сил, операции неформальных вооруженных формирований, акции гражданского протеста и саботажа, а также информационную войну с использованием современных компьютерных технологий.

Так, например, Полевой устав 3-0 сухопутных войск США определяет гибридные боевые действия как «многообразную и динамичную комбинацию регулярных сил, неформальных вооруженных формирований, криминальных элементов, или комбинацию этих сил и элементов под единым руководством для достижения взаимовыгодных результатов… Эти силы могут включать милицейские, террористические, партизанские формирования и уголовников».[i]

В то же время сейчас в военной и политической науке отсутствует общепринятое определение «гибридной войны». Официально принимать этот термин не спешит и Министерство обороны США, ограничиваясь пока понятием «гибридная угроза». Некоторые исследователи, в том числе и в России, также ставят под сомнение обоснованность термина «гибридная война». Например, профессор МГИМО А.И.Подберезкин отдает предпочтение термину «сетецентрическая война», которая, по его словам, «заключается в использовании любых средств – политических, экономических, информационных, военных и других для достижения конечной и глобальной геополитической цели». «…Силовые и военно-силовые (вооруженные) действия ведутся системно, одновременно и скоординировано на всех уровнях», - подчеркивает он. По его оценке, «произошла серьезная переоценка значения тех или иных политических и иных средств… в пользу силовых, но не военных средств», а «средства вооруженного насилия, прежде всего традиционные отнюдь не являются единственными и решающими средствами войны».[ii]

Однако, не смотря на отсутствие общепринятого определения и термина, феномен сетецентрической (гибридной) войны реально существует и признается подавляющим большинством экспертов, занимающихся военной и военно-политической проблематикой. Этот феномен наглядно проявился в ходе операции НАТО по свержению ливийского лидера Муаммара Каддафи, гражданских войн в Сирии и Йемене, а также во время государственного переворота на Украине и событий на Донбассе.[iii]

Впрочем, дискуссионным является не только определение и терминология, но и время возникновения феномена сетецентрической войны. Тот же полевой устав сухопутных войск США исходит из того, что «гибридные угрозы» являются относительно новым явлением. Там, в частности, отмечается, что «возникновение гибридных угроз увеличило неопределенность оперативной обстановки». И это в значительной степени предопределило необходимость принятия новой редакции полевого устава сухопутных войск.[iv] Можно также сослаться на мнение американского военного эксперта майора армии США Брайана Флеминга, который отмечает, что «вторая ливанская война 2006 года и некоторые аспекты повстанческой активности против войск США в Ираке и Афганистане являются первыми проявлениями возникновения гибридной угрозы».[v]

Альтернативную точку зрения представляет, например, член Высшего консультативного совета при Верховном главнокомандующим ОВС НАТО в Европе доктор Харлан Уллман. По его мнению, «во многих аспектах гибридная война также стара, как обычная война». Он в частности, отмечает, что во время Первой мировой войны «можно было воочию наблюдать гибридную войну». «Кибернетическая часть была представлена взламыванием шифров и либо подслушиванием, либо разрывом подводных линий связи, ведущими из Лондона, Парижа и Берлина к их заморским базам и территориям. Экономические санкции накладывались путем неограниченной подводной войны и блокады. Пропаганда клеймила врагов варварами, совершающими бесчисленные злодеяния против невинных граждан. А бомбардировщики Цеппелин и Готта путем ночных террористических бомбардировок наводили панику на жителей Лондона».[vi]

Какая же точка зрения является правильной? Уллман, безусловно, прав в том, что различные элементы сетецентричной войны проявляли себя в далеком прошлом, причем, даже гораздо раньше, чем Первая мировая война. Например, партизанские действия против армии Наполеона в 1812 году, являлись прообразом сетецентрической войны. В ней использовались и действия партизанских отрядов, и рейды диверсионных групп, и жесткая пропаганда и лишение противника доступа к продовольствию, фуражу и даже теплу.

В то же время следует понимать, что никогда в прошлом элементы сетецентрической войны не были основной формой боевых действий. Они служили лишь вспомогательным компонентом, полезным дополнением к действиям регулярных войск. Победа в войне достигалась традиционными средствами и методами. Конечно, бывали случаи, когда очень слабая сторона, не имея других способов борьбы, была вынуждена вести войну исключительно партизанскими методами. И даже побеждала в такой войне. Но партизанская война не является в полной мере сетецентрической войной по целому ряду причин, и прежде всего, потому что партизанские действия могут вестись только на своей территории.

Поэтому правы те, кто считает, что сетецентрическая (гибридная) война – это относительно новый феномен. Но появился он не сейчас, не несколько лет назад и даже не в начале XXI века. Он возник в эпоху «холодной войны», на что прозорливо указал видный русский военный теоретик Евгений Эдуардович Месснер (1891-1974). В своей фундаментальной работе «Лик современной войны», изданной в 1959 году в Буэнос-Айресе, Месснер впервые сформулировал концепцию «мятежевойны», то есть «новой формы вооруженных конфликтов…, в которой воителями являются не только войска и не столько войска, сколько народные движения».[vii] Эта концепция получила дальнейшее развития в двух других его работах «Мятеж – имя третьей всемирной» (Буэнос-Айрес, 1960) и «Всемирная мятежевойна» (Буэнос-Айрес, 1971).

Объясняя причины возникновения этой новой формы ведения войны, Месснер указывал, что появление атомного оружия создало ситуацию, при которой традиционная война между ведущими мировыми державами стала чрезвычайно рискованной и опасной для всех ее участников. По его словам, в военной области установился своего рода «атомный пат». «В шахматах бывает положение «пат». США и СССР взаимно объявят атомно-стратегический «пат». Зорко следя недруг за недругом, будут воевать в тактике термоядерно, а в стратегии «психоядерно», то есть, расщепляя не атомы водорода, но атомы вражеского народа, его духа, его психики. Не будет атомной войны, будет мятежевойна», - отмечал он.[viii]

По словам Месснера, «чтобы понять мятежевойну, понять, что мятежевойна есть современная форма войны, надо отказаться от веками установившихся понятий о войне. Надо перестать думать, что война - это когда воюют, а мир - когда не воюют».[ix] В прежние времена, поясняет Месснер, государства или жили в мире или воевали, «третьего положения не бывало». В современном же мире «упразднена определенная, очевидная грань между мирными и военными международными отношениями». «Можно мирное сожительство и сосуществование совмещать с тем, что в просторечии называется “холодной войной”», - отмечал он. Причем сам термин «холодная война» Месснер не признавал, называя его «глупым». По его словам, с таким же успехом такое состояние международных отношений можно было бы «столь же малоосмысленно» наименовать «горячей дипломатией».[x]

Сам Месснер выделял четыре формы международных отношений, возможных в нынешнюю эпоху:

·       Война - это «открытая борьба оружием». «Безразлично каким - войсковым или бандитским. Безразлично – порваны ли дипломатические отношения или нет».

·       Полувойна – «это прикрытое участие в войне или междоусобице». «Они воюют тут не войсками, а диверсантами, партизанами и - в тяжелом случае - «добровольцами» наподобие тех краснокитайцев, что фигурировали в Корее».

·       Агрессодипломатия – «это усиленная форма дипломатии, подобно тому, как полувойна есть ослабленная форма войны». «Разница между полувойной и агрессодипломатией очевидна: в первой применяется оружие войск, партизан, диверсионных групп, а во второй преобладают политические приемы… с помощью политических забастовок, буйных демонстраций и массовых актов насилия…, хотя случаются пистолетные перестрелки и взрывы бомб ради вящего эффекта… Радиопропаганда стала мощным средством проведения агрессодипломатических акций».

·       Дипломатия - «это политическая деятельность в перчатках с применением классических приемов уговариваний и угроз, выпрашивания и вымогательства».[xi]

Причем, согласно Месснеру, каждая из этих форм может легко перетекать в другую. Он, в частности, писал: «В современных условиях дипломатия легко превращается в агрессодипломатию: не прерывая (якобы мирного) сожительства с непокладистым государством, она мобилизует в нем оппозиционеров и революционеров путем пропаганды и подкупа… Когда агрессодипломатия превращается в полувойну, стратеги от роли советников при дипломатах переходят к роли руководителей действиями. … Дипломаты во время полувойны становятся, с одной стороны, советниками стратегов, чтобы действия последних не шли вразрез с основными дипломатическими намерениями, а с другой стороны - в согласии со стратегами продолжают руководить оппозиционной общественностью в неприятельском стане».[xii]

Рассматривая военно-политические цели сторон в мятежевойне, Месснер указывал, что они кардинально отличаются от тех целей, которые ставятся в традиционных войнах. «В прежних войнах важным почиталось завоевание территории. Впредь важнейшим будет почитаться завоевание душ во враждующем государстве… В нынешнюю эпоху легче разложить государство, чем его покорить оружием», - отмечал он.[xiii] Из этого вытекает и главная цель мятежевойны – «разложить дух врага и уберечь от разложения свой дух».[xiv] «Стратегия мятежевойны имеет своею перманентной и тоталитарной задачей «взять в полон» вражеский народ. Не физически, но психологически: сбить его с его идейных позиций, внести в его душу смущение и смятение, уверить в победности наших идей и, наконец, привлечь его к нашим идеям…», - пояснял Месснер.[xv]

По его словам, «если в войнах классического типа психология постоянных армий имела большое значение, то в нынешнюю эпоху всенародных войск и воюющих народных движений психологические факторы стали доминирующими». «Война издревле удары оружием по телу врага подкрепляла ударами по его психике. В классических войнах психология была дополнением к оружию», - отмечал он. Однако, «в мятежевойне психология мятежных масс отодвигает на второй план оружие войска и его психологию и становится решающим фактором победы или поражения».[xvi]

При этом Месснер рассматривал психологическую войну как самостоятельную область военных действий. Он даже ввел специальное понятие «четвертое измерение войны», наряду с сушей, морем и воздухом (о космическом измерении, тогда еще не задумывались). «Это измерение – духовное, информационное, морально-психологическое», - отмечал он. Причем, если в предыдущих войнах это измерение играло вспомогательную роль, то в мятежевойне оно становится главным, основным театром военных действий. По верному замечанию Месснера, «теперь к делу подходят методически и дают ему огромные размеры». По его словам, «как правило, сейчас не может быть войны, которая не была бы четырехмерной».[xvii]

По мнению Месснера, иерархия целей по отношению к противнику в ходе мятежевойны должна быть следующей:

1) развал морали вражеского народа;

2) разгром его активной части (воинства, партизанства, борющихся народных движений);

3) захват или уничтожение объектов психологической ценности;

4) захват или уничтожение объектов материальной ценности;

5) эффекты внешнего порядка ради приобретения новых союзников, потрясения духа союзников врага.

По отношению к собственному государству цели мятежевойны состоят в следующем:

а) сбережение морали своего народа;

б) сбережение своей активной, воюющей силы;

в) оборона психологически или жизненно необходимых объектов;

г) избежание всего, что даст неблагоприятный отклик в государствах нейтральных, «но для нас интересных».[xviii]

Состав сил и средств, задействованных в мятежевойне, также принципиально изменился по сравнению с обычными войнами. Месснер отмечал, что «в таких полувойнах воюют партизанами, «добровольцами», подпольщиками, террористами, диверсантами, массовыми вредителями, саботажниками, пропагандистами в стане врага и радиопропагандистами».[xix] «Теперь регулярное войско лишилось военной монополии: наряду с ним (а может быть, даже больше, чем оно) воюет иррегулярное войско, а ему секундируют подпольные организации», - указывал он.[xx]

Приводя сравнение со Второй мировой войной, Месснер отмечал, что у Сталина было 18,5 млн. солдат и 300 тыс. партизан, то есть иррегулярные войска составляли очень малую долю военных сил. Но в будущих войнах «иррегулярные силы будут представлены в гораздо более импозантной пропорции». Регулярные же войска, согласно концепции мятежевойны, используются в основном для сдерживания противника. То есть для того, чтобы предотвратить использование им своих вооруженных сил для полномасштабного военного ответа на мятежевойну. Отсюда – термин Месснера воевать «психоядерно», то есть использовать ядерное оружие как средство сдерживания.

Согласно Месснеру, по своей композиции «иррегулярное войско делится на две части: партизанские отряды и диверсионно-террористические группы. В зависимости от топографических и политико-социальных условий театра, будут преобладать та или иная форма иррегулярства», - отмечал он.[xxi] Помимо этого, поддержка иррегулярного войска должна осуществляться «пятой колонной» на территории противника. «…Теперь даже и глупейшее правительство понимает необходимость иметь «пятые колонны» в земле враждебной и нейтральной, а пожалуй, - в союзной», - подчеркивал он. Причем, по его мнению, «пятая колонна» не должна быть многочисленной», «десять объединенных людей могут добиться того, что тысячи не объединенных будут дрожать».[xxii]

Анализируя формы и способы ведения мятежевойны, Месснер писал: «Воюющая сторона будет на территории другой стороны, создавая, поддерживать партизанское движение, будет идейно и материально, пропагандно и финансово поддерживать там оппозиционные и пораженческие партии, будет всеми способами питать там непослушание, вредительство, диверсию и террор, создавая там мятеж. Правительство и войско этой воюющей стороны будут привлекать все население своей страны и ею оккупированных областей к борьбе против вражеских агентов мятежа».[xxiii]

В итоге Месснер выделил семь основных способов ведения мятежевойны:

·       пропаганда - «идеи надо вколачивать, как вколачивают гвозди»;

·       саботаж – «акция неповиновения, в которой без большого личного риска может принять участие великое множество людей обоего пола и всех возрастов»;

·       вредительство – «это уже не просто невыполнение распоряжений властей, это - связанное с известным риском причинение ущерба порчею машин, продуктов и т.д.; тут нет предела изобретательности и инициативы»;

·       диверсия – «это разрушение объектов военных (склады, телеграфные линии и т.п.) и невоенных (амбары с зерном, нефтеводы и т.д.)».

·       террор – «это убийство из-за угла солдат на улицах и дорогах, мелких агентов власти и людей, сочувствующих противной стороне», а также «террор верховой» - удары по руководящим кадрам противника.

·       партизанство – «вооруженные действия отрядов, формируемых населением»;

·       восстание – «когда не отдельные партизанские отряды, но значительная часть населения берется за оружие».[xxiv]

Ключевую роль в ведении мятежевойны Месснер отводил пропаганде. Он отмечал, что «надо пропагандою влить эликсир жизни в свои массы и яд во вражеские, и надо пропагандным противоядием спасти своих от неприятельского яда».[xxv] «Задача психологического воевания заключается во внесении паники в душу врага и в сохранении духа своего войска и народа. Полезна не только паника у врага, но и его недоверие к водителям, его сомнения в собственных силах, взглядах, чувствах», - указывал он.[xxvi] По его словам, «уверенные в себе диктаторы от Гитлера до Нассера подняли на такую высоту искусство пропаганды, что из вспомогательного средства стратегии, дипломатии или внутренней политики она превратилась в огромную силу».[xxvii]

Рассматривая методы пропаганды, Месснер указывал, что она должна быть правдоподобной и не походить на пропаганду, иначе в нее никто не поверит. «Пропаганда нападательная и оборонительная обречена на провал, если она похожа на пропаганду», - указывал он. Более того, «тон пропаганды должен быть подобран применительно ко вкусу, психике каждого народа». Неудачная и чрезмерная пропаганда, по мнению Месснера, может привести к обратному эффекту, к такой ситуации, что ее перестанут воспринимать вовсе, даже если она станет более адекватной и будет опираться на реальные факты. Вспоминая как велась пропаганда в Первую мировую войну, Месснер указывал, что тогда «залили собственные страны, и вражеские, и нейтральные морями лжи». Однако это ударило бумерангом во время Второй мировой войны, когда «поняли, что сто правдивых сообщений не восстановят доверия, подорванного одной ложью». Поэтому, подчеркивал Месснер, «пропаганда должна избегать лжи - с нею «мир обойдешь, но назад не воротишься» - и предпочитать ей извращение понятий, внушение ложных представлений».[xxviii]

К тому же, отмечал Месснер, большую роль в успехе пропагандистских мероприятий имеет «пропаганда делом». Он, в частности, писал: «Пропаганде словом (радио, публичные речи, шепот), печатью, графикой, сценой, киноэкраном, выставками и т.д. должна способствовать пропаганда делом: своевременный, хотя бы и маловажный, но эффективный боевой успех дает отличные результаты в состязании нервов, в психологических сражениях, руководимых пропагандоводцами».[xxix]

Месснер высоко оценивал роль технических средств ведения пропаганды. Он отмечал, что «техника и изобретательность пропагандистов дают пропаганде огромные возможности». Во времена Месснера таким техническим средством было в основном радиовещание. «Борьба в эфире стала ожесточенной, и на радиоглушение тратят больше энергии, нежели на радиовещание», - отмечал он. Понятно, что сейчас радиовещание отошло на второй план и основная информационная борьба переместилась в интернет. Однако «глушение» интернета задача пока не выполнимая, поэтому на первый план выходит именно «изобретательность» противоборствующих сторон.

21 посетитель, 36 комментариев, 92 ссылки, за 24 часа