2012/06/20 01:34:13
Чужого ощущаешь позвоночником. Он тормозит на бессознательном уровне всякую деятельность: минимум — отвлекает, максимум — вызывает невротическое состояние, "нервиврует". На какое-то мгновение, если встреча совсем неожиданна, можно "потеряться" и даже "обмереть". Это — интердикция.

Если такое или подобное трудное состояние ЦНС (т.е. когда в ней сталкиваются два разнонаправленных рефлекса) длить, придать ему инертность, то полученное состояние называется неврозом. Ученые много экспериментировали на животных (невроз у них можно наблюдать только в лаборатории — в природе животное-невротик обречено на гибель) и обнаружили, что для ВНД обезьян невроз несвойствен. Не то что совсем не вызываем, а только сильно попотеть приходится. Во всяком случае, по сравнению с крысами и собаками. Из любого трудного состояния НС обезьяны тут же выходит — не в одну, так в другую сторону: если не через адекватный данной ситуации рефлекс, то, значит, через неадекватный. Но в этой точке возникает противоречие с другой эволюционной особенностью обезьян — развитием имитативности.

Невроз — черная метка для животного, но с ростом имитативности стать черной меткой для популяции невроз не может: каждый животный организм формирует невроз индивидуально, пусть даже причины — общие. Имитагенность — свойство рефлекса, и если рефлекс у животного-невротика заторможен, то он и не провоцируют имитацию. Так же как и имитировать сигнализируемые рефлексы других животных невротик оказывается не в состоянии. Такое животное попадает в изоляцию от сородичей. Но неадекватный рефлекс имитагенен и даже слишком имитагенен. Ведь если его называют неадекватным, то подразумевают неадекватность этого рефлекса ситуации, в которой он себя проявляет, а не его неадекватность виду. А имитагенность для сохранения вида именно то значение и имеет, чтобы передавать по цепочке сигнал, непосредственный источник которого для организма скрыт. Антилопе, мирно пасущейся на лугу и не замечающей опасность, тем не менее, вдруг приходится срываться с места и куда-то бежать, хотя, если бы антилопа могла рассуждать, то ей бы такое бегство, очень возможно, показалось неадекватным. Адекватный рефлекс просто не нуждается в имитации. Или нуждается только в той степени, в которой поведение стадного животного подчинено поведению доминантной особи, и оно, видя опасность, все же не побежит прежде, чем побежит вожак стада. Вот тут неадекватная реакция вожака вполне может привести все стадо к гибели, а если не приведет, то очень сомнительно, чтобы особь, по каким-то причинам склонная к неадекватным реакциям, отстояла статус вожака перед всегда имеющимися другими на него претендентами.

В общем, веду к тому, что, во-первых, имитация и интердикция с самого начала связаны, и линия развития имитации сама по себе указывает направление на "утилизацию" интердикции, а, во-вторых, отмечаю, что животные, вставшие на этот путь эволюции, должны отличаться крепкими нервами. ("Работать в терроре — бля, нужны крепкие нервы!" — якобы говаривал Борис Савинков ;))

Наши недалекие предки палеоантропы в развитии имитации оказались у самого предела и приспособились использовать ее соединение с неадекватным рефлексом — интердикцию. Даже при общей, унаследованной от обезьян, несклонности их ЦНС к неврозу, имитативно-интердиктивный комплекс налагал на НС такую нагрузку, что больше трех они предпочитали не собираться. Заговорить, чтобы вызвать ощущение "своих", они не могли, — мозгов на это у них в буквальном смысле не хватало (лобные доли по сравнению с нашими были атрофированы), — поэтому в коллективе себеподобных палеоантропы были обречены ощущать вокруг "чужих" — для этого и спинного мозга достаточно. Иногда они собирались на тусовки, но исключительно для того, чтобы поспать либо пожрать — в пещерах либо вокруг найденного трупа мамонта. Когда рефлекс однозначно диктует всем спать либо жрать, для трудного состояния ЦНС места не остается. Производством трупов предки не занимались, а значит производственных конфликтов между ними не возникало, на нервы никто никому не действовал. Пробудившись либо насытившись, палеоантропы снова разбредались в одиночку либо мелкими группами.

Впрочем, поглощение пищи и сон — еще не все, чем занимались палеоантропы в коллективе. На палеолитических стоянках в огромных количествах находят т.н. каменные "орудия" — оббитые камни. Их количество сильно превышает необходимое (для разделки туш), т.е. должна была существовать какая-то другая функция у методичного коллективного стучания камнями; какая-то другая биологическая потребность, его вызывающая, помимо использования его продукта в качестве соматического орудия. Об этой потребности хорошо известно врачам-психиаторам, имеющим дело с аутизмом и прочими психическими патологиями. Это — аутостимуляция, имеющая компенсаторную функцию. "Трудотерапия", которая давала троглодитам выход из состояния отмененного рефлекса. Имитируя создание орудий, в таком количестве попросту не нужных, популяция сохраняла себя.

Когда в популяции начали появляться отдельные особи с богатырскими лбами, но при этом голые, без характерной для предков шерсти по всему телу (кроме ладоней и ступней), отношение к ним было, по всей видимости, таким, какое можно наблюдать и у любого другого животного вида по отношению к уродам своего вида. "Как показали этологи, подчас едва выраженные морфологические отличия становятся интенсивным фактором половой изоляции, т.е. делают невозможным скрещивание и тем самым устраняют всякую гибридизацию, которая способствовала бы элиминации и растворению нового признака, напротив, поднимают его на уровень видового отличия" (с.387—388). В нашем случае морфологические отличия не "едва выраженные", а вполне отчетливые, плюс общая "необщительность" предков (удивительно, что при этом они были стадными животными), в общем, даже если забыть про поедание части приплода и прочие ужасы, в том, что наши недалекие предки обеспечили нашим ближайшим предкам-основоположникам вида условия, несовместимые с биологической жизнью, можно не сомневаться. От хорошей жизни животные в людей не превращаются.

Мимоходом можно вспомнить про доминантность неоантропных генов перед генами палеоантропов, о чем свидетельствует история Заны, прирученной в середине XIX века самки абнауаю (абхазской версии "снежного человека"), чьи потомки — вполне люди — живут до сих пор. И получается, что с точки зрения сохранения своего вида от вырождения палеоантропы поступали вполне разумно, отказывая лысым уродам в половой близости (во всяком случае, пока волосатых достаточно). Прав был Маркс: разум существовал всегда, только не всегда в разумной форме... ;)

Сам неоантроп с самого своего рождения тоже вел себя не так, как свойственно животным вообще и палеоантропам в частности — орал, эксплуатируя материнский инстинкт самок по полной, а если ему удавалось пережить младенчество и встать на ноги, то на обычную среди палеоантропов интердикцию он реагировал необычно — слишком обостренно. Вплоть до того, что особо нервные впадали в каталептический ступор, что позволяло палеоантропам использовать их в качестве трупов. Разумеется, что питаться в присутствии палеоантропов для большелобых было не возможно. К трупам крупных животных они доступа не получали, и, вытесняемые таким образом из экологической ниши падальщиков, неоантропы начали переходить от простого присвоения трупов к их производству. Палеоантропы, конечно, и в этом случае у них добычу отбирали, но в этом случае уже только часть.

(Ха!.. Падальщики — не то что палеоантропы, но даже гиены, грифы... — прирожденных хищников-убийц от их законной добычи зачастую отгонять умудряются, а уж палеоантропу, чтобы какого-то лысого трусливого урода на мясо раскрутить, даже делать ничего не надо: сам его вид — вид "чужого", интердиктивный сигнал... Да! И слова типа "кшш!" и "брсь!" у людей, по-видимому, древнейшие... ;))

Но это — пока что картинки для самых маленьких. Тема для взрослых, это — как неоантроп свой врожденный "невроз" преодолевал. Или, по-другому, как лысый урод стал гомо, с позволения сказать, сапиенсом. Без чего ни охоты бы не было, ни базиса, ни надстройки — ничего! Борис Фёдорович эту тему, конечно, раскрыл превосходно, и пусть меня товарищи расстреляют, если впаду я в ревизионизм, но мне хотелось бы то же самое в лицах представить — не в картинках, но в картинах. Итак...

Картина первая. Красная охра.

Мы уже вспоминали про аутостимуляцию и ее компенсаторную функцию. Интердикция тормозит работу рефлексов и вместе с ней — взаимодействие с миром, осуществляемое по каналам ПСС; поскольку в большом коллективе каждая особь попадает под практически непрерывную перекрестную интердикцию, для нее возникает опасность невроза. От того, что у каждой особи невроз возникает индивидуально — свой собственный невроз, общая картина для популяции менее удручающей не становитя. Но тут на помощь приходит "трудотерапия". Простейшая аутостимуляция через имитацию инстинктивного (свойственного виду) труда восстанавливает обычное взаимодействие особи с окружающим миром. Изготовление орудий, впрочем — не единственный возможный способ аутостимуляции. Зачастую на палеолитических стоянках обнаруживаются следы деятельности троглодитов, не имеющей утилитарного значения (выдолбленные в скале углубления — 500 штук кряду и т.п.). Подобные находки становятся козырем для ученых, желающих видеть в троглодитах уже людей. Раз утилитарного значения находки не имеют, значит имеют "знаковое". А раз "знаковое", то понятно — уже люди. А то, что морды обезьяньи, и каменные рубила за сто тысяч лет усовершенствовались не больше, чем рога и копыта у антилоп за то же время, так ну и что — зато "богу молились".

Но знаками все эти обработанные камни-клыки-ракушки еще не были, хотя, есть тут доля истины: знаки возникли на их основе. Но сперва появился неоантроп с особой податливостью на интердикцию (и, стало быть, особой потребностью в аутостимуляции) и до конца выжал все из компенсаторной функции, так что его наскальные рисунки ничем не уступают по качеству рисункам современных аутистов. Куценков, чью точку зрения я в этом вопросе развиваю, произведя расчеты, сделал вывод, "что население палеолитической Европы было охвачено настоящей манией рисования. Такое можно объяснить только тем, что в основе этой деятельности лежали органические потребности, неудовлетворение которых, очевидно, угрожало самому существованию вида". И все же, это пока еще не ритуал, не знаковая функция. Знак 1) не должен находиться в связи со своим денотатом и 2) должен быть взаимозаменяем с хотя бы еще одним другим знаком. Пока этого нет — нет и знаковой функции. Но первобытные рисунки (как и рисунки аутистов) изображают конкретного зверя в конкретной ситуации, отпечаток, извлеченный из ЦНС податливого на интердикцию (помним: простейшая интердикция — отвлечение внимания) неоантропа. Очень впечатлительный он был, говоря по-нашему. Отвлекся на зверя (который ему с его каменным рубилом, все равно, не по зубам) — и "завис". Одно спасение — придя в пещеру, на стене изобразить то, что видел и что в мозгу застряло. А нарисованного зверя можно уже и потрогать.

Как могла бы развиться знаковая функция на основе компенсаторной? Только как ее преодоление. Возьмем для примера использование красной охры. Лишенный шерсти неоантроп, уже в силу этого, должен был отличаться от палеоантропа по запаху. Но не все животные и не всегда ориентируются в основном по запаху. Люди, к примеру, к запахам бывают очень чувствительны, особенно, к запаху "чужого" ("своё" оно, как известно, не пахнет)), но все же гораздо большее значение для них имеет визуальная информация. Палеоантроп, в силу особенностей своего образа жизни, не фиалки нюхал, как правило, и сам пах серой, аки диавол, но и человек тогда, если и отличался от палеоантропа по запаху, то разве что в нюансах. А вот голое тело человека выдавало его с головой, и любая сорока могла растрещать о нём на весь лес. И естественнее всего, на мой взгляд, предположить, что изначально красная охра использовалась неоантропами для мимикрии — они ею красились под палеоантропов. Не случайно находят следы именно красной охры, но ничего не говорится об использовании желтой. Под углом зоологии это — мимикрия, под углом палеопсихологии — интердикция интердикции. Меняя облик, неоантроп "запрещал запрещать", сам становился "чужим" и тем компенсировал отмененные рефлексы. Аутостимуляция в чистом виде.

Что дальше? Как от интердикции интердикции на данном примере неоантроп мог перейти к суггестии, а от компенсаторного применения охры — к ритуальному? Думаю, что для этого ему достаточно было однажды случайно столкнуться нос к носу с другим вымазанным смесью безводной окиси железа с глиной неоантропом и разглядеть в нем не палеоантропа. То, что оба-два неоантропа в тот момент должны были испытать, и есть по сути суггестия. Нервный шок, но с положительной окраской, снимающий нервное напряжение. Понятно, что знаком, "словом" (и это "слово" было "мы", "люди", "свои") была красная глина, которой неоантропы были вымазаны.

Фантазию можно продолжать: про то, как встретившие друг друга первые люди отныне держались вместе, и к ним начали прибиваться другие такие же (по-видимому, где-то поблизости было месторождение красной глины), и человеческий род постепенно увеличивался, и уже люди не бежали друг от друга, как от зверей-палеоантропов, но это уже другая история: дивергенция завершилась, началась история общества. Нам же важно, чтобы первая картина не осталась единственной, уже хотя бы потому, что знак только тогда знак, когда его возможно заменить другим знаком. Да и то, что человеческий род, по всей видимости, возникал с самого начала не в единственном, а во множественном числе, не как род, а как роды, обязывает показать, что путей достижения того же эффекта может быть много. Правда, далее я буду краток, ограничиваясь одним-двумя мазками.

Картина вторая. Опьянение.

Неоантроп нажрался грибов. Или перебродивших плодов. Или конопли. Или надышался ее дымом из тлеющей подстилки. Результат — расстройство НС, благодаря которому он от "чужих" не убегает. Собственно, всё то же самое: он сам для себя становится "чужим" — интердикция интердикции, встречает другого "чужого" самому себе, но именно поэтому не "чужого" ему — суггестия. Ритуал. Знак.

На первый взгляд может показаться, что подобная практика гибельна для вида и должна привести к быстрому вымиранию, но это потому что мы судим с позиций современных людей, для которых опьянение самоценно, т.е. оно никакой не ритуал, а удовольствие само по себе. Разумеется, что при таком употреблении работают другие схемы: наращивается доза, все другие занятия уходят сперва на задний план, а потом забываются вовсе и т.д. Но арии тысячи лет ежедневно три раза в день пили сому — и ничего, не сторчались. Просто цели рулят.

Картина третья. Свидетели.

Предположим, что несколько неоантропов стали случайными свидетелями одного и того же события, которое стало для них интердиктивным сигналом. В этом случае одно и то же изображение, один и тот же сюжет будет играть компенсаторную функцию одновременно для всех. Но то, что для каждого в отдельности было бы интердикцией интердикции, для группы становится суггестией. По этому изображению/сюжету они узнают друг друга. Возможно, как-то так рождались тотемы.

Теперь думаю, что этого уже достаточно. Если кто-то найдет, что дополнить, буду только рад. Картин может быть гораздо больше. За скобками осталось табу, которое дополняло ритуал и ему противостояло. Понятно, что у него интердиктивная природа, и табуированный предмет — интердиктивный сигнал. Но тут пока что еще не так всё ясно. Правда, одна тема из психоанализа наводит на мысли (автоматические эмоциональные реакции на основе вытесненных в подсознание детских страхов), так что сюда, возможно, еще вернемся.

0 посетителей, 0 комментариев, 0 ссылок, за 24 часа