Отклики свидетельствуют, что людям, моложе меня хотя бы на 10-15 лет, уже трудно себе представить психологию настоящего советского человека. Отсюда недоумение в духе «что они там, с ума сошли» (такой закон принимать, такие вещи говорить). Ничуть не сошли, просто ум у них такой, и не надо приписывать им побуждения, свойственные своему собственному (более свободному) сознанию. Советский человек, даже оказавшийся в ходе событий при больших деньгах и власти, идеологически все равно чувствует себя некомфортно и испытывает потребность, как минимум, в двух вещах: «советском народе» и в идеологии-«глушилке».
Поскольку же советское государство было по идее своей «евразийским» - чем-то таким, что призвано было возглавлять «Восток» в борьбе против «Запада», то тяготение к «восточным» людям, доля которых после 1991 резко снизилась, совершенно естественно, и закон о гражданстве есть закономерное выражение этого естества. «Абстрактный» (идеологически нейтральный) диктатор, оказавшийся у власти в стране, по общепринятым меркам (б.80%) мононациональной, не имел бы ни необходимости, ни потребности заискивать перед меньшинствами, а совсем наоборот. Но диктатору советскому оказаться в таких условиях непривычно и неудобно, и он по мере сил старается «исправить положение».
Оставшись из-за очевидного банкротства марксизма-ленинизма без идеологической глушилки, он пытается приспособить на эту роль что-то иное. Поэтому в новых исторических условиях уравнивание «мощей» для него столь же органично, как и стремление восполнить утраты, понесенные «советским народом» (поборникам православия полагается еще и радоваться, т.к. мавзолейские «мощи» всегда были «своими», а теперь к «своим» причислили еще и киево-печерские). На это обратили внимание, но почему-то другой (и еще более характерный) богословский изыск нацлидера православная общественность вниманием обошла (видимо, потому, что ее православие – того же толка). Я имею в виду заявление, что православию ближе ислам, чем католицизм и протестантизм.
Это, конечно, вообще вопрос - насколько люди действительно руководствуются декларируемыми убеждениями. По логике вера в Бога важнее, чем принадлежность к конкретной религии, религия – важнее, чем конфессия, конфессия – чем юрисдикция, наконец, принадлежность к данной юрисдикции важнее, чем личная преданность тому или иному конкретному архиерею. В политике, по идее, приверженность национальной государственности выше, чем ее государственному строю, приверженность строю – чем форме правления, форма правления важнее, чем осуществляющее ее в данный момент лицо. Но в реальной жизни мы видим, что чаще всего за основу берется как раз одно из низших звеньев и вокруг его интересов выстраивается все остальное.
В самой причудливой идеологической мешанине, однако, всегда нетрудно вычислить главное. Понятно, скажем, что в гитлеровском национал-социализме первый компонент был гораздо важнее второго, а если человеку, позиционирующему себя в качестве либерала, оказывается ближе социалист, чем другой либерал, - значит, либерализм тут как учение не принципиален, а существенно что-то другое. Конечно, внутривидовая борьба бывает обычно самой ожесточенной, накал ненависти к еретикам, "неправильными" единоверцам обычно очень силен, но если в итоге таковой оказывается хуже иноверца, то сама данная вера теряет смысл.
Так что в рамках своих представлений нацлидер совершенно прав: православные – это советские люди, мусульмане – угнетенные трудящиеся Востока, а католики-протестанты – мировое буржуйство. А то, что вера в Христа оказывается тут совершенно ни при чем… так она и действительно ни при чем.
Возможно, дети и внуки нынешних правителей и способны будут более адекватно воспринимать реальность и действительно исходить из тех чисто прагматических соображений, которые приписываются их родителям, но последние в абсолютном большинстве не способны вырваться из плена иррациональных пристрастий: это все-таки с детства закладывается.