События последнего времени, в центр которых святейший Владимир Михайлович поставил себя сам, дают повод рассмотреть вопрос о патриархе и патриаршестве в канонически-правовом и историческом аспекте. Вчера этого вопроса я коснулась тезисно:
http://oulenspiegel.livejournal.com/552588.html?thread=5822860#t5822860
но сейчас хотелось бы конкретизировать.
Дело в том, что экзальтированность (если не сказать — психованность) нашего общества (по крайней мере, его части), в сочетании с его же невежеством — гремучая смесь. Защитники «Святейшего» не знают истории патриаршества и его эволюции и поэтому полагают, что православный патриарх — это нечто типа-папы-римского, персона священная и неприкосновенная, которой, в силу её священности и неприкосновенности, можно всё — в том числе, в качестве монаха, владеть дорогостоящей недвижимостью и проживать совместно с женщиной, не являющейся ни родственницей, ни келейницей (хотя даже с родственницами и келейницами проживать монахам категорически не рекомендуется).
Но дело даже не в этом. Дело в том, что патриарх, сам по себе, — это не некая «во всём превозвышенная» персона, а, по уставу, всего лишь один из множества епископов, ничем, по своим духовным полномочиям, от них не отличающийся.
А теперь вкратце, тезисно, об истории патриаршества.
1. Первое и главное — оно самым тесным образом связано с императорской властью, причём сам император всегда решает, нужен ли ему патриарх, в его личных политических целях, или нет. Когда византийские императоры, прямо скажем, очумели от необходимости иметь дело с десятками епископов, каждый из которых был лоббистом собственных интересов, не уставая при этом принижать коллег (а то и попросту клеветать на них), они решили, что было бы целесообразнее и экономнее иметь дело всего лишь с одним из них — так сказать, спикером, «докладывающим» императору об общецерковных делах, и не более того.
И это решение было, для своего времени, чрезвычайно мудрым и, прямо скажем, прогрессивным: учреждение должности патриарха как «епископа-докладчика» сохранило империю империей, а не дало ей погрязнуть в бесконечных клерикальных склоках.
2. Когда православие стало государственной религией и на Руси, эта же конструкция, со временем, была импортирована и к нам: в великокняжеский древнерусский период Русская Церковь преотличным образом управлялась епископами и митрополитами, не испытывая ни малейшей нужды в патриархе (грубо говоря, каждому князю соответствовал свой епископ). И только по мере становления собственно самодержавия к нам была импортирована собственно византийская модель по принципу «один самодержец, один патриарх».
3. А потом самодержцы и патриархи вступили в диалектические, скажем так, отношения: одни патриархи вели себя благообразно и корректно, по принципу «Богу Богово, а кесарю кесарево», а другие, преисполнившись самомнения, всё пытались вмешиваться в чисто государственные дела. Когда эта тенденция стала опасной и деструктивной, Петр Великий, как известно, «отменил патриаршество». Хотя на самом деле не отменил, а просто не счёл нужным заниматься делом об избрании нового патриарха на место почившего.
И началось, надо сказать, золотое время: с одной стороны, православие считалось государственной религией, и преступления против него приравнивались к государственным, но, с другой стороны, был восстановлен естественный, изначальный принцип «разделения властей».
4. Так называемое «восстановление патриаршества» в 1917–1918 годах выглядело как историческая насмешка: бывший император сидел в заточении (а потом и вовсе был расстрелян), а мечтающие о теократии епископы-властолюбцы дрались за белый куколь. К счастью, по жребию (а стало быть, истинно по воле Божией, а не из меркантильных и тщеславных соображений) был избран безупречный во всех отношениях патриарх Тихон, скончавшийся исповедником.
5. Потом, в течение двух десятилетий, продолжалась эпоха, так сказать, латентного патриаршества, когда, в силу исторических условий, провести новые выборы патриарха не представлялось возможным. И лишь тогда, когда, по итогам Великой отечественной войны, стало очевидно, что Церковь не только «не бросила землю на поругание врагам», но и сделала чрезвычайно много для её защиты, государственные власти дали разрешение на выборы патриарха. Таким образом, в золотой век советской эпохи была возрождена, в парадоксальном виде, византийская (или, скорее, древнерусская) императорская модель: вообще-то Сталин прекрасно обходился и без патриаршества, а советской власти вполне хватало петровской модели взаимодействия Церкви и государства (только вместо Священного Синода существовал Совет по делам религий), но… разрешение на выборы нового патриарха было дано, и на тех же основаниях, на каких Пётр Великий его упразднил: Петру оно мешало, «болталось под ногами» — он и упразднил; Сталин, парадоксальным образом возродивший чисто русскую и сугубо национальную конструкцию «народного самодержавия», полагал, что патриаршество ему поможет — и его расчёт оказался верным: первые три чисто «советских патриарха» (Сергий, Алексий Симанский и Пимен) эту конструкцию «Богу Богово, а кесарю кесарево» поддерживали в нормальном, позитивном, работоспособном состоянии.
6. Однако первый патриарх «демократической России», Алексий Ридигер, самим фактом своего вязкого правления, показал, что в новых условиях Богово и кесарево начало составлять какой-то безобразный и антиканоничный конгломерат, когда государственная власть, вопреки всем гражданским и церковным законам, а также здравому смыслу, начала дарить церковным структурам квоты и льготы на торговлю алкоголем и табаком, и ничего духовно-конструктивного и, так сказать, духоподъёмного народ от этого патриаршества не получил. Памятью о времени патриаршества Алексия Ридигера (которого непонятно почему, словно императора или римского папу, именовали Алексием Вторым, что уже звучало историческим сарказмом) осталась только одна сакральная фраза покойного: «В наше непростое время…» А какое время бывает простым?
7. Про нынешние времена и говорить не приходится: патриаршество дискредитировало себя как персонально (апофигеем, на данный момент, является «квартирный вопрос» и дело о двадцатимиллионной пыли, налетевшей с нижнего этажа на верхний в квартиру некой «сестры» «патриарха Гундяя», сиречь Владимира Михайловича), так и в более общем плане — конструктивно: при наличии выборных президентов должность несменяемого патриарха выглядит не просто архаично — она выглядит откровенным издевательством — а особенно когда «божьи люди» занимаются только и исключительно делами кесаря (нынешний кесарь — Капитал, если кто не в курсе).
И тем не менее во многих православных автокефальных Церквях должность патриарха сохраняется и пока, казалось бы, не вызывает особых вопросов и возражений. Почему? Наверное, потому, что другие патриархи ведут себя благопристойно и стараются не марать ни своих рук, ни своих риз откровенно грязными и постыдными делами.
А у нас, я думаю, это скоро рухнет, рухнет само по себе, чисто от гнили. Церковь, разумеется, устоит и врата адовы её не одолеют, а вот «брату» Лидии Леоновой скоро, пожалуй, начнут и свистеть на проповедях, как совсем недавно свистели Путину на стадионе.
И в этом не будет ровным счётом никакого кощунства.