«Господи, я надеюсь, я здесь временно! Неужели в этой больнице нет еще одной палаты?» - подумала я, оказавшись в одном помещении с очень странными – даже страшными, я бы сказала, женщинами. Все они были старенькие и как-то странно на меня смотрели.
Одна, самая молодая из них (лет 50) пыталась приветливо мне улыбаться, но получалось это у неё жутко – я приняла её за алкоголичку. Глаза у этой женщины были сильно подбиты (так я подумала), как будто её жестоко поколотили собутыльники.
Женщины гостеприимно приглашали меня занять какую-то кровать, но я всё же пошла на пост к медсестре переспросить – мне точно нужно остаться именно в этой палате? Надежды нет? Ну ладно…
Мои новые соседки смотрели на меня сочувствующе. Мне казалось странным то, что они говорят: «Господи, такая молодая, а уже… Беда-то какая!» Мне это не нравилось. А еще мне не понравилось, что они приняли меня за беременную.
Живот у меня и вправду был настолько большой, что невозможно было застегнуть штаны. Но там внутри была вода, всего лишь вода.
Она почему-то накапливалась в моем организме, а в предыдущей больнице, приняв мою болезнь за воспаление почек, мне много капали жидкости и велели много пить. Поэтому воды было много, очень много.
Но я была уверена в том, что теперь, когда я попала в нефрологическое отделение – к профессионалам, меня обязательно вылечат.
Пришел мой врач и объяснил мне правила – я должна лежать, приняв постельный режим на целый месяц. И сидеть на строжайшей диете без соли, ограничить белковую еду до указанного минимума. Да ладно, меня это не пугает. Меня пугает, что я тут надолго – он сказал, минимум на месяц. Как же без меня будут обходиться мои дети?
Врач сказал, что никто не даёт гарантий о моём выздоровлении. Но я была уверена – всё будет хорошо.
…Моя соседка по кровати, не в силах больше сдерживаться, сообщила мне, что всё серьёзно. Что в этой палате лежат только больные гломерулонефритом. Это неизлечимое заболевание, которое ведет к отмиранию почек. И если я среди них – значит я тоже в теме. Я не поверила – написала странное название болезни на листочек и пошла, чтобы переспросить у медсестры на пост. Она посмотрела в мою историю болезни и подтвердила – у меня гломерулонефрит.
Меня охватило беспокойство…
Стараясь не думать пока о плохом – мне же сказали, что у меня есть шансы на выздоровление, я начала знакомиться с соседками.
«Побитая алкоголичка» представилась Ниной. Оказалось, никакая она не алкоголичка - у неё на лице просто началось очень сильное рожистое воспаление (в народе говорят «рожа»). Нина выглядела, как забитая сельская женщина – худая и изможденная, видно было, что она серьезно больна (как и все остальные мои соседки). Вокруг глаз, вниз к скулам кожа на ее лице была красно-фиолетовая, вспухлая, и как она говорила, сильно болела. Белки глаз были ярко-красные, как кровь. Мне трудно было смотреть на нее – я отводила взгляд. У всех этих женщин был ужасный серо-землистый цвет кожи…
Вечером в наше бабское царство зашел мужчина лет 45. С интересом поглядывая на меня, он уселся на стул посреди палаты и начал о чем-то разговаривать с нашими бабушками. Они называли его Мыколой.
Я спросила, давно ли он здесь лежит. Оказалось, три месяца. Здесь все так долго лежат. Все друг друга знают – часто здесь встречаются на протяжении лет. У них тут своя жизнь. Зайти в гости – одна из традиций этой жизни.
Эти люди находятся здесь не для того, чтобы выйти отсюда здоровыми. Они больны неизлечимо. Некоторые из этих лежаться в больницу время от времени для того, чтобы доказать государству свою группу по инвалидности – таков закон. Для этого же здесь лежал Мыкола.
Узнав об этом, я удивилась и спросила – все ли мои соседи имеют такие группы?
- Да, при этой болезни полагается группа. И тебе такую группу дадут, - без задней мысли подбодрил меня Мыкола, имея в виду возможность получать какой-то доход со своей болячки.
- Мне? Группу? По инвалидности? – я не могла поверить своим ушам! – Что вы такое говорите? Я, вообще-то, собираюсь отсюда выйти здоровой!
- Да никто на моем веку отсюда здоровый не выходил, - махнул рукой Мыкола. Одна из его собеседниц – Настя (бабушка лет 60 на вид, худенькая и живая) - кивала в знак согласия с ним, улыбаясь мне во все свои три зуба – мол, теперь мы в одной лодке.
Как так? Мне же говорили, что я могу вылечиться…
Почему вокруг меня одни безнадежные инвалиды? Почему они ТАКОЕ говорят?..
Почему? Почему? ПОЧЕМУ?!..
- Я НЕ ХОЧУ ВАС СЛЫШАТЬ! Я ВЫЙДУ ОТСЮДА ЗДОРОВОЙ, ВЫ СЛЫШИТЕ?! – меня охватила дикая паника. Я рыдала как ребёнок – громко, на всю палату – я не владела больше собой. Неужели это не сон? Не может быть со мной такого! Ну просто не может!!!
Мне было страшно и стрёмно находится среди этих людей – чужих, больных и несущих такие жуткие смыслы…
Мыкола и мои соседки пытались успокоить меня, от чего я плакала еще громче и отчаяннее. Я не могла никуда уйти от них, а мне так хотелось! Это было ужасно… Я должна была оставаться там, смотреть на них и слышать их разговоры – жуткие, от которых волосы на голове становились дыбом!..
- Оставьте вы её, - тихо говорила Нина. Она одна меня не трогала.
- Дайте ей время, она сама успокоится. Совсем напугали девочку, - выговаривала она соседей.
…Пришла молоденькая медсестра, сочувственно посмотрела на струящиеся по моему лицу слёзы, сделала укол и молча ушла...
.....
…Я лежала, отвернувшись к стене и свернувшись калачиком. Родные принесли мне МP3 плеер, чтобы я могла закрыть уши и не слушать то, о чем говорят мои соседи. Я не хотела их видеть, слышать. Я их почти ненавидела. Они напоминали мне об угрозе для меня самой.
К тому же, я чувствовала, что мне среди них не место. Я – умный, образованный и прогрессивный человек, случайно попавший в среду этих простых селян, и нечего мне с ними обсуждать. Да, это был самый настоящий снобизм – один из недостатков зрительного вектора.
Все мои соседи были простыми людьми с мышечным вектором. У зрительников часто бывает такое отношение к мышечникам, это ошибочное и неправильное отношение…
…То, что творилось у меня душе, можно назвать одним словом – СТРАХ. Он завладел моим разумом – страх потерять здоровье и остаться инвалидом. Страх превратиться в такую, как эти навсегда привязанные к больнице люди-тени, обреченные на страдания до самой смерти. Нет, я не хотела такой жизни. Я умирала от страха перед будущим… Так боятся умеют только зрительники, это было мучительное состояние.
Близким было тяжело со мной тогда. Они тоже страдали, они тоже боялись. Они не могли меня ничем утешить – все медицинские справочники и Интернет говорили не слишком обнадеживающие вещи…
УЗИ
- В правом легком 600 мл. воды. В левом лёгком – 200 мл., - это говорил молодой симпатичный врач, который делал мне УЗИ лёгких.
Так вот почему я задыхалась…
- Когда вы заболели? – спросив он, подумав.
- Неделю назад.
- Тогда у вас еще есть надежда выздороветь, болезнь свежая.
- Я знаю. Я уверена, что вылечусь. У меня крепкий молодой организм – я вообще никогда в больницах не лежала.
- Дал бы Бог. Но тут трудно что-то спрогнозировать. Я ведь тоже когда-то заболел этой болезнью, - врач говорил со мной уже как не врач с пациентом, а проникшись эмоциями - как человек с человеком.
- Это, конечно, трагедия для молодого человека. Болезнь опасна, непредсказуема, трудно лечится. Но я долго лежал в больнице, пока мои анализы не пришли в норму. Потом лет 6 не загорал, не купался – всего этого нельзя. Нужно правильно питаться, нельзя переохлаждаться, перетруждаться - эта болезнь может вернуться. Тогда уже все – это навсегда…
…Я шла в палату со слезами на глазах. Это были слёзы надежды. Ведь нашелся человек, который вышел отсюда здоровым…
Диализ
Это была иная реальность. Реальность больных людей.
Недавно я еще жила где-то в своем беззаботном мире. И вот теперь я здесь, среди них, в этой новой реальности, где всё удивляло, пугало и коробило. Кто бы мог подумать, что я здесь могу оказаться?..
Нина таяла с каждым днём. Она ничего не могла есть – её сразу вырывало. Оказалось, её готовят к диализу. Её почки полностью умерли, они больше не выводили токсины, и её организм был полностью отравлен собственным ядом. Она худела на глазах, превращаясь в скелет, обтянутый дряблой кожей. Тело её покрылось синими пятнами, сильно пожелтело. Наверное, она меньше ощущала теперь свою «рожу». Она стонала и мучилась – мне больно было смотреть на это.
Такому больному вшивают в руку фистулу – потом через нее перекачивают всю кровь, очищая ее от шлаков. Диализ. Такую процедуру (длится она 4 часа) нужно делать два раза в неделю – всю жизнь. Живут «смертники» недолго – обычно несколько лет. Организм не выдерживает испытаний диализом.
Фистула Нины еще не была готова к диализу – нужно было время, чтобы все там зажило. Но этого времени у Нины не было. Поэтому ей сделали «подключичку» - вставили какую-то трубочку под плечо. Теперь она торчала из-под окровавленных бинтов.
…К Нине приехали дочери. Они не ожидали увидеть такие перемены… Она не слышала их и, похоже, уже ничего не понимала. Младшая ее дочка расплакалась. Я, лежа на своей кровати и отвернувшись к стене, горько плакала вместе с ней…
На коридоре постоянно сидел один парень, и очень громко разговаривал по телефону. Все потому, что он терял слух и зрение. Кроме отказавших почек у него была болезнь еще страшнее – опухоль в мозгу. У него не было шансов… Здесь в больнице облегчали его состояние – пока он не уйдет. Он всё понимал, но вел себя очень мужественно. Я восхищалась им и плакала от сострадания…
Ко мне приходило осознание ничтожности моего собственного горя по сравнению с огромной бедой каждого из этих людей. У меня ведь была НАДЕЖДА. У них – нет…
Я сама не осознала, как и когда перестала мучатся страхами за себя. Эмоциональная амплитуда зрительного вектора, корень которого – страх, выходит в любовь через сострадание. Это я потом поняла, изучая Системно-векторную психологию. Сейчас я понимаю, что в то время, когда я наблюдала горе и страдания других людей, я начала сострадать, и именно это облегчило моё эмоциональное состояние. Так я вышла из страха…
Моя жизнь в параллельном мире
… Я подружилась с младшей дочерью Нины. Она осталась в больнице на несколько дней, так как её матери нужен был особый уход на время первого диализа, который она перенесла очень тяжело. У девушки тоже был зрительный вектор – она была сострадательная, трогательная, всем помогала в нашей палате. Многим почти нельзя было вставать, а некоторые и не могли.
У окна лежала тётя Оля. Её голос походил на шепот, настолько слабой она была. Она лежала здесь уже несколько месяцев и конкретно устала от жизни. Её организм не мог привыкнуть к диализу, а еще хуже – у нее был критично низкий гемоглобин. Почки у хронически больных гломерулонефритом не вырабатывают какой-то элемент для образования гемоглобина, именно поэтому они все были такие серо-жёлтые. Тёте Оле тоже нужна была помощь – для неё было проблемой дойти даже до умывальника.
Да всем нужна была помощь – сделать чай, купить лекарство, сходить в магазин… Наша новая помощница никому не отказывала. Я полюбила эту девочку всей душой.
…Вскоре у меня появилась новая соседка по кровати – Мария. Судя по цвету её лица, почки уже не работали, но она пока не подозревала серьезности своего положения. У неё была хроническая форма, последняя стадия болезни. Пришел наш врач – ах, каким он был прекрасным профессионалом (анально-кожно-мышечным со звуком и зрением), и объявил ей приговор – почек у неё больше нет. Нужно вшивать фистулу – немедленно, потому что в ближайшем будущем её состояние станет крайне тяжелым (как у Нины).
…Я просила всех не трогать женщину, дать ей несколько дней, чтобы пережить своё горе. Она плакала, свернувшись комочком в кровати, как я еще совсем недавно. Но у меня была надежда, а у нее ее не было… Она заболела давно, просто не знала об этом. При гломерулонефрите ничего не болит, коварная болезнь... Мне крупно повезло в том, что мой острый гломерулонефрит сопровождался нефротическим синдромом – накоплением воды в организме. Иначе я бы тоже ничего не почувствовала, и через лет 5-10 оказалась в таком же положении, как Мария...
Ситуация повторялась – к нам в палату поступали бледные молодые женщины, ничего не подозревающие. И получали приговор… Каждая из них замкнувшись в себе, свернувшись комочком переживала своё горе. И я переживала его вместе с каждой из них…
И вот однажды случилось счастье – мое личное, но всё же! Моя надежда на выздоровление подтвердилась сдвигами в результатах анализов. Врач даже разрешил мне чаще вставать. Это было великое событие для меня, хотя мой лучший в мире врач всё так же ничего не мог сказать наверняка. Но вся наша многолюдная палата была искренне рада… Я была единственным человеком из всего отделения, у которого был шанс. И я не могла его упустить.
Дочь Нины уехала – ей нужно было возвращаться в училище. Я пообещала девушке, что присмотрю за её мамой. Я больше не боялась смотреть на страдания Нины, наоборот – мне искренне хотелось помочь ей. Я смело закапывала ей глаза, раздвигая пальцами бордовые запухшие веки, кормила её, уговаривая – она не хотела есть, её тошнило, помогала переодеваться. Она постепенно приходила в себя, душевно благодарила меня за заботу. Мне было хорошо на душе – я помогала всем и чувствовала себя счастливой.
Я раскрывалась все больше и больше… Я пыталась окультурить своих соседей – научить их вести себя тактично с новенькими. Делала я это очень дружелюбно. Я считала своим долгом сделать так, чтобы каждый человек в этой палате чувствовал себя комфортно настолько, насколько это было возможно. Это было моей миссией.
Мне интересен был каждый человек. Я близко познакомилась с каждым их нашей палаты, и даже из мужской – соседней. Я искренне прониклась каждым больным человеком, его судьбой. Реализация моего зрительного вектора помогала мне в собственном выздоровлении – я чувствовала себя сбалансировано, совсем позабыв о страхе за себя… И я выздоравливала…
Тётю Олю выписали домой. Она уехала почти счастливая – хотела к детям. Но вскоре я увидела в больнице Мыколу – он приехал за документами, его уже давно выписали. Выглядел, кстати, плохо. Он сообщил, что тётя Оля умерла во время одного из диализов…
Исчез тот самый мужественный парень из коридора. Наверное, его тоже выписали умирать… Увы, медицина не всесильна…
Свободных мест в палате было мало. Нина пошла на поправку и её тоже скоро должны были выписать. Она будет ездить на диализ из своего села в ближайший город два раза в неделю. Она обещала звонить мне...
... Жизнь в параллельном мире навсегда изменила меня. Я уверена, что заболела не случайно. Жизнь что-то хотела сказать мне этим, что-то важное: показать мне этот мир, нуждающийся во мне. Мне необходимо было выйти из своего снобизма, из страхов за свою собственную шкуру. Мне нужно было реализовать свой зрительный вектор, иначе я не смогла бы состояться, раскрыться по-настоящему.
Сострадание и любовь, помощь страдающим и нуждающимся – это видовая роль нас, людей со зрительным вектором. Нас всего 5%, мы эмоциональны и чувствительны, умны и способны к любви через сопереживание. Мир нуждается в нас - в нашей любви, а не в нашем страхе. Мы должны помнить – где-то рядом существует параллельный мир – мир страдающих людей, которые нуждаются в нас. Мир бездомных, брошенных. Мир больных, мир умирающих. Мир никому не нужных стариков и детей. Этот мир ждет нас...
Он поможет нам самим обрести внутреннюю гармонию с собой и Богом…
…Нина звонила мне первое время. Говорила, что выбила какую-то помощь у государства – маленькую, но ей так нужны деньги! Рассказывала о своем самочувствии, о своих мучительных поездках на диализ. О многом. Рассказывала, что на одном из диализов умер еще один наш сосед из мужской палаты – богатый человек, кстати говоря.
Потом Нина перестала мне звонить. Я тоже не стала звонить ей. Я не хочу узнать, что она умерла. Пусть у меня остается НАДЕЖДА…
Статья написана с использованием материалов тренинга по Системно-векторной психологии Юрия Бурлана.