После событий в Одессе до меня наконец-то дошло. Дошло (медленно, я тормоз, что уж), почему меня это так задевает, тревожит и ноет.
Мое детство прошло на Украине. В городе Донецке и в городе Волновахе. И детство у меня было счастливое. На первом этаже моего дома жила учительница украинского языка и ее муж, дядя Толик. Дядя Толик был милиционером и каждый день возвращаясь домой и видя мою полевую кухню в песочнице интересовался, что у нас сегодня на обед, чем его будут кормить и какая я в общем-то вся молодец. И вот таких дядей Толиков в моей жизни было множество, и все они составляли ту часть моего детства, где было только хорошее.
Еще у моих родителей были друзья, а у них - родители. Их родители говорили со мной на украинском, я с ними по-русски. Так и общались. Чем глубже в села, тем больше такого общения у меня было, и у всех этих людей были добрые, в основном (почему-то) лазурного цвета глаза в обрамлении глубоких морщин.
И Одесса - город, из которого в мои шесть папа привез мне помимо прочего первые лакированные туфельки белого цвета на крохотном каблучке. С тех пор я нежно люблю этот город, который оказался еще и красивым.
В Волновахе, куда я иногда приезжала к бабушке и дедушке, говорили в основном на суржике. Суржик у меня ассоциируется исключительно с чем-то светлым, добрым и заботливым, вкусным и безопасным. На суржике в селе под Волновахой говорили друзья бабушки и дедушки - Моисеич и его жена Галя. У них был свой дом, огород, сад, куры, гуси и пара свинок. Эти двое - одни из добрейших людей, которых я когда-либо встречала.
Украина подарила мне только хорошее, как не крути. И мне больно. Действительно больно от происходящего. Это была страна моего детства, и сейчас ее рушат. Во мне нет ни грамма украинской крови, но я хочу, чтобы в этой стране жили украинцы, говорили в том числе и на украинском и не сделали из нее одну из окраин России.
На Украине у меня большая семья: бабушка, три тети, безмерное количество кузенов и племянников. Все они люди образованные и неглупые, и даже между собой они не сошлись на едином мнении об. У моей бабушки в районе тихо и спокойно, но одна из моих теть живет в самом эпицентре, и ей очень страшно. Между собой о политике никто из них не говорит: в первую очередь семья и уже после - прочее, а спорить, ссориться или нервничать из-за разных мнений совершенно не нужно.
Еще у нас есть дедушкин однокурсник в Славянске. Врач. Тот самый, у которого пасека, и который каждый год поставляет нам много литров лучшего меда в моей жизни.
Он не знает, что сказать, кто виноват и как правильно. У него большая семья и двое внуков.
Также у меня целый гарнизон теть и дядь в России. Решительно все они выросли на Украине, в Донецке ли, в Макеевке ли. Им нечего сказать. С некоторыми мы и не поднимаем тему: если им нельзя покидать границы России, то и высказывать свое мнение - подавно. Другие не знают единого ответа.
Прямых билетов из Тель-Авива в Донецк, кстати, нет. Я искала. Есть лишь через Киев.
Вчера за столом дедушка упомянул российские новости.
- Давид Львович, - говорю, - а помните как Вы зимой 2008 улетели в Москву на чей-то юбилей, и вам там российские же новости рассказывали об израильской агрессии и израильской же жестокости, когда по Вашим детям и внучкам стреляли ракетами "Град"? Помните, кто тогда был вынужден рассказывать, что же происходит на самом деле?
Мы все прекрасно помним. Знает правду лишь тот, кто в этом всем увяз по уши, а не мы, смотрящие сейчас на ужасы в Украине с экранов мониторов, делая пафосные заключения и сенсационные выводы.
А еще я помню как не только знакомые, но и совершенно незнакомые люди писали мне - и не только мне - слова поддержки. Что им жаль. Что они все понимают и им больно видеть, как нас, израильтян, планомерно изводят. Помню много тепла и доброты. Действительно помню.
И сейчас я тоже. Мне тоже больно. Я не знаю, что вам такого сказать и как поддержать. Но я каждый, каждый, каждый день о вас думаю, и каждый раз екает сердце.
Подобные ситуации - это своеобразная калька, сквозь которую по словам и действиям можно узнать много нового о людях вокруг. И хоть сколько-нибудь радующиеся смерти людей в Одессе для меня попросту удаляются из тех, кому я подала бы руку.
...Когда мне было пятнадцать я думала, что война - она там. В Сдерот. В Иерусалиме. Далеко от меня. Далеко от моей семьи.
В девятнадцать я была уверена, что война - это здесь, на границе, это когда поднимают среди ночи и когда ты уезжаешь из своего каравана на базе, а приезжаешь - и он весь как решето, ибо кассам приземлился посреди базы и чудом, чудом никто не погиб. Война - она пока я на службе. Но далеко от моего дома. Дома безопасно. Далеко от моей семьи.
В 2008, когда в Беер-Шеве впервые прозвучала сирена и разорвались ракеты, у меня мало чего осталось. Не осталось уверенности в собственном доме, в собственных стенах, в родных улицах. Но я знала, что Украина - Украина это зона без войн, ракет и сирен. Что там живет моя бабушка, а у бабушки как за пазухой - тепло и безопасно.
Теперь же. Теперь у меня не осталось ни одного из трех китов, на которых я держалась.
Мне так хочется, чтобы на Украине не было войны. Мы, в Израиле - мы привыкли, это специфика страны, увы. Украинцы - голые совсем, и беззащитные. Мне так жаль.
Я только одно скажу, ребят. На вас всем, решительно всем другим наплевать. Европе, Штатам и прочим великим мира сего. Никто не вступится, не защитит, не поддержит. Может, чуть-чуть. Скорее всего лишь на словах. Поэтому цените, берегите друг друга. Даже если вы по разные стороны. Даже если у вас несгибаемая правда и мнение.
А Донецк. В Донецке есть один волшебный парк, и в парке много десятилетий сидит большой Гулливер.
Так вот.
Донецк не сдастся, пока на этом самом Гулливере не поднимут российский флаг.
Аминь.