В первом же классе стало ясно, что нужно что-то делать, иначе маленькая Вера С. так и будет писать в тетради под углом в 90 градусов. Уж пилили они ее, переучивали они ее, угрожали они ей, подкупали они ее. Учительница первая моя была прекрасной женщиной и великолепным педагогом, но вопреки ее угрозам горб у меня не вырос, искривления позвоночника не случилось, а на экзаменах в универе пару раз ко мне подходили проверяющие и интересовались, почему у меня тетрадь лежит полностью повернутая к соседу слева.
***
Лет в пять я смотрела старые советские фильмы, в которых маленьких девочек наряжали в такие коротенькие платьица. Знаете, которые почти не прикрывают трусы, все с рюшечками и бантиками.
И мне приспичило. Откопав где-то ставшее длинногой мне коротеньким платье, я ходила в нем целый день. Уговоры папы ни к чему не привели, так мы с ним (папой) и ходили по двору, в магазин и мне за мороженым.
***
Когда мне было восемь или девять лет, родители посоветовались и решили, что нужно удалять мне гланды.
Однажды, когда я гостила у дедушки, меня посадили в машину и привезли в больницу. Подняли на второй этаж, отвели в мрачную комнату и сказали, что сейчас мне будут вырезать эти самые гланды, со всеми сопутствующими успокаиваниями и прочими любезностями.
И вот настал момент операции. Знаете, как проводились операции по удалению миндалин в девяностых? Человека - в нашем случае ребенка - сажали в огромное кресло, больше напоминающее электрический стул. Затем его руки клали на подлокотники и привязывали специальными ремнями, явно содранными со времен Инквизиции. Далее брали всякие-медицинские-инструменты, и...
И в общем-то меня, как ребенка хорошо так ознакомленного с больницами, врачами и уколами, ничего не смущало. Ничего, кроме ремней.
Меня посадили на стул. И тут восьмилетняя я подняла взгляд на врача и четко произнесла:
- Я не хочу, чтобы вы меня привязывали. Я обещаю, что если мы не будете привязывать меня к креслу, я не дернусь и не буду вырываться, но если вы решите меня привязать, то сделаю все, чтобы операция не удалась.
Для детей то были тяжелые времена: их не то, что не привязывали, их не слушали. Меня же не слушать было сложно по двум причинам: мой дедушка был главным психиатром той больницы, его фамилия до сих пор является нарицательной, и детей до сих пор пугают: "Вот будешь плохо себя вести, отдадим Бланку!" Ссориться с уважаемым и влиятельным человеком города не хотелось, а внучка Бланка в тех краях приравнивалась к внучке президента.
А во-вторых, я сама по себе не промах, и уж что-что, а убеждать умею. И взгляд у меня. Не дай боже встретиться в условиях, где мне что-то срочно от вас нужно.
Меня не привязали. За всю операцию я не шелохнулась. А после был первый и предпоследний раз в жизни, когда меня уговаривали скушать мороженое, а мне не хотелось.
***
Собственно, я очень благодарна родителям за то, что они никогда ни к чему меня не принуждали. Даже когда в одиннадцатом классе я заявила, что ухожу из престижной школы с математическим уклоном неизвестно куда. Даже когда я в первом же классе заявила, что делать уроки не хочу, а хочу во двор, мама неожиданно согласилась. Через час я пришла домой сама. По доброй воле. Уроки делать.