Пролог
Позвонил Сидор.
Что само по себе удивительно.
Нет более странного на Земле симбиоза между людьми, чем наш с Сидором.
Он никогда не бухал со мной. Да и вообще он не бухает.
В его квартирах-пентхаусах – как московской, так и хабаровской, всегда идеальный ремонт, что называется с иголочки. Он заказывает материалы для ремонта в Европе, Японии и Северной Америке, нанимает самые дорогие фирмы. Шарик, поставленный на пол в любой точке его несколькосотметровой жилплощади, не должен откатиться ни на миллиметр. Ровнизна стен и потолков проверена лазером. Коммуникации и жизнеобеспечение автоматизированы и управляются компьютером.
Я никогда не делаю ремонтов. Стены моего жилища кривы как вся неевклидова геометрия, разрисованы детскими рисунками, да и сам я время от времени могу вытереть кисть или шпатель о ближайшую стену, если под рукой не оказалось тряпки, или вбить где попало гвоздь, чтобы удобнее разглядеть свежий этюд.
Он очень богатый человек, но никогда не учился ни в одном высшем учебном заведении и не интересуется искусствами. Я – бедный художник, с университетским образованием и ниибаца высокими духовными запросами.
Он торгует автозапчастями для отечественных автомобилей, его клиенты – владельцы серьёзных автохозяйств, автобусных парков, крупных леспромхозов и воинских соединений. По мелочи – владельцы УАЗиков, Волг, Газелей. Мои клиенты – непонятного происхождения бродячие иностранцы, скучающие жены банкиров, вернувшиеся ненадолго из Европы или Сейшел, дипломаты банановых республик низшего звена, по мелочи – врачи, преподаватели вузов, безработные архитекторы и юристы-фрилансеры.
Он встает в полседьмого утра и начинает заряжать бодрячком своих многочисленных подчиненных и деловых партнеров, вселять в них спокойное и наполненное конкретными перспективами чувство уверенности в конкретно завтрашнем дне.
Я ложусь в полседьмого утра или около того, поскольку вообще не слежу за временем и даже не в курсе какой сегодня день недели, и начинаю заряжать всех попавшихся под руку своим гнилым и липким занудством, наполненным верой в неминуемый всеобщий пиздец в неопределенном будущем.
Он названивает людям, справляется у них о здоровье семьи и детей, до всех у него есть дело, никто из вовлеченных в сферу его жизнедеятельности не останется без его цепкого внимания. Он наносит визиты важным и уважаемым людям, предварительно согласовав их во всех деталях.
Мне названивают и ломятся без предупреждения в дом разнообразные алкоголики и шизофреники, начинающие и конченные художники, бывшие фюреры и бродячие философы, неудачники и психи самых разных мастей – у каждого до меня есть какое-нибудь сраное копеечное дело. Им надо поделится своими никчемными горестями и пьяными откровениями, они несут свои идеи глобального переустройства мира, просят совета как лучше нарисовать дерево Будды, просят оценить их ебанутые стишки о потустороннем, поют только что сочиненные говнопесенки, просят совета как бросить бухать, дрочить или грызть ногти.
Он со всеми вежлив, обходителен и сдержанно участлив.
Я несдержан, ненавижу людей и чаще всего просто посылаю их на хуй.
Наконец, у него одна единственная женщина на всю жизнь, которую он боготворит – его жена. И нет детей. Стирилизованная породистая собака.
У меня куча жен и любовниц, все они постоянно беременеют. Безродная псина, которую я когда-то подобрал на улице и посадил охранять двор, трахается налево и направо, регулярно принося приплод по шесть-восемь щенков. Кошка котится дважды в год.
Вот уже много лет, с периодичностью один раз в год-два Сидор звонит мне и между нами состоится примерно такой диалог
- Алексей, это Сидоров! Узнал? Добрый день! Я тебя не разбудил?
- Ээээ… мммм… привет, узнал конечно
- Алексей, я открыл новый магазин, полторы тысячи квадратных метров, полторы тысячи, пересечение улиц… - восторженно докладывает он и вкратце, но очень доходчиво излагает заманчивые перспективы своего неуклонно растущего дела, с логистическими выкладками и сводками из годового бюджета. Я заряжаюсь его деловитым оптимизмом и мне уже не терпится влиться в ряды его партнеров, чтобы наконец зажить без нужды. Продать картины и кров, домик продать и холсты, и хоть каким-нибудь боком стать участником и совладельцем такого замечательного бизнеса… Когда он заканчивает, я уже успеваю похмелится и закусить завалящим бочковым огурцом с голубоватой пленочкой плесени.
- Алексей, вот сейчас этот магазин, этот магазин, начнет работать, все наладится, все наладится, - он имеет привычку повторять некоторые части своей речи дважды, - и я хочу купить у тебя большую картину туда в офис, купить картину в офис у тебя, может быть даже две, две картины…
Это он меня так радует как бы – мол, скоро он сделает меня богатым, меня богатым, он мне сделает заказ, он мне сделает заказ! Ну и заодно справляет свои духовные надобности – общается с миром высокого искусства в моем лице. У многих богатых людей в конце длинного списка необходимых дел обязательно значиться такой пунктик – поддержать какого-нибудь художника.
- У тебя же есть дома картины? А чего ты рисуешь? Пейзажи? Давай я к тебе заеду сегодня в пять ноль ноль? В пять ноль-ноль.
- Заезжай, хуле
- Отлично! Договорились! Все, Алексей, в пять я у тебя буду… Я к тебе приеду в пять. Все, жди. Ну, все, жди. Пока.
Я конечно же не жду его. Поначалу ждал, а потом понял – его меценатство заключается исключительно в этом диалоге. Он уже справил духовную нужду этим звонком, она у него не слишком большая. Он пропадает опять на год или больше.
И вот очередной звонок.
Если вы думаете, что я осуждаю таких людей как Сидор, то обломитесь.
Проблема не в том, что я не люблю всех людей, как сказал выше. Проблема в том, что я их всех люблю. Мне их всех жалко, и я ничего с этим не могу поделать. Я их прощаю за все. И мне приходиться скрывать за стебом эту любовь, эту жалость и это прощение, иначе они порвут меня на сувениры. Я как тот ваш Иисус Христос, блядь. У меня и день рождение в один день с ним.
Я прекрасно понимаю, что человечество подобно рудокопу, пробивающему свой путь в толще Земли – вопреки креативным теоретикам, рисующим замечательные проекты прямых и светлых траекторий, человек с отбойным молотком в темноте подземелья будет долбать там, где сподручнее, где мягче порода и где есть уголь или золото. И в результате путь человечества выходит не широким удобным хайвеем, а этакой извилистой норой со множеством ответвлений и тупиков, сопровождается обвалами и подтоплениями.
И задача художника вовсе не указывать рудокопу, куда ему направлять свое кайло в каждую минуту, не рисовать радужные проджекты, а скрасить его безрадостное существование, вселить в него уверенность в том, что его скорбный путь единственно верный и только он выведет его к солнцу. Делай, что должен и будь, что будет. Путь изменить нельзя.
Такие люди как Сидор – всего лишь мастера-операторы, бригадиры шахтерских ватаг, они тоже не в состоянии предопределить или изменить залегание пластов полезных ископаемых на этом пути. Нет никакого смысла стебаться над ними и рассуждать о том, какие они жлобы, что не принимают наших таких гениальных дизайнерских решений или не вкладывают денег в эти наши бессмертные творения.
В конце концов, мир большого искусства, в котором цены на произведения растут в геометрической прогрессии и действительно приносят барыши, подобен большому спорту, где олимпийское золото является продуктом целой индустрии, а не заслугой какого-то там чемпиона, и цель которой – вовсе не здоровье населения. А мы, рядовые провинциальные креаторы, в подавляющем большинстве конечно же не большим спортом занимаемся. Так, физкультуркой. И картины 99 процентов современных тружеников холста не будут стоить миллионов. В лучшем случае они проживут немного десятков лет, а потом будут выброшены на помойку детьми наших покупателей из квартир их умерших стариков, чтобы освободить место популярным постерам в хайтек-интерьере. Или какой там будет в моде интерьер.
Так вот, вчера позвонил Сидор. Сидор позвонил.
Мы всегда зачем-то выделяем в своей жизни вехи. Обычно это школа-институт-свадьба-рождение детей… и так далее. Кто-то ведет счет от первых заработанных денег – к первому миллиону – первому миллиарду… Художники любят писать в своих дебильных буклетиках даты первой выставки – зарубежных выставок – персональных и т.д.
Поскольку моя жизнь бессмысленна и очень похожа на один сплошной кусок говна, я бы мог размежевать ее звонками Сидора – они всегда были достаточно регулярны и в то же время не слишком часты. Они могли бы систематизировать моё существование как бой часов с кукушкой, которая выскакивает из внезапно распахивающейся дверцы с вытаращенными пластмассовыми глазками и оглушительно кукарекает в сонную тишину моей уютной комнаты, где я сижу маленький – мне еще только лет пять – погруженный в чтение подшивки «Науки и Жизни», «Техники-Молодежи» или «Вокруг Света». У нас дома было много таких подписок. Детский сад почему-то не работал в ту зиму, и я целыми днями сидел дома совершенно один, перелистывая эти отцовские кипы, погружаясь фантазиями в бездны космоса, африканских саван и амазонских джунглей, микробиологии и психологического практикума… Я вздрагиваю от неожиданности, отрываюсь от чтения и смотрю на кукушку, тяжелые гири опускаются вниз. Она бодрячком врывается в мой мир, чтобы возвестить об охуенном событии – прошел еще один час. Я встаю, подтягиваю гири, чтобы снарядить энергией их веса ход часов и следующее антре глупой кукушки…
/продолжение следует/