***
В свете текущих по всем улицам города событий я не могу не поделиться своим воскресшим воспоминанием о последнем дне моей каторги на Заводском шоссе. Это было ориентировочно год назад и за исключением незначительных нюансов при такой же погоде. Мой великий шелковый путь на работу проходил через весь многострадальный город - от задыхающегося в пробках ТЦ "Аквариум" до кромешных задворок промзоны Кировского района. Годы трамвайных приключений и курсы молодого бойца по выживанию в автобусной давке сделали из меня транспортного суперагента. Я ежедневно выполнял сложнейшие операции по пересадке себя с одного маршрута на другой, пока меня однажды не осенило: ведь в Самаре существует еще и никому не нужное метро. С его помощью я решил свои проблемы с опозданиями и даже выкроил энное количество минут, чтобы подрыхнуть утром подольше, однако обрек себя на более ужасные страдания, нежели недосып и неодобрительные взгляды начальства. В тот день, когда я открывал тугую стеклянную дверь метрополитена в последний раз, я осознал это предельно ясно.
Я попал в агонизирующие сумерки, которые комкали все цвета и без того тусклого и непривычно пустого в такой час вещевого рынка. Я плелся в серой веренице курток и пальто, в которые были завернуты таких же, как и я, безвольные биомеханизмы, предназначенные на съедение человекоядным заводским монстрам. Я шел след в след за впередиидущим по местной дороге жизни, великодушно оставленной нам городскими стихиями. Слева этот коридор ограничивался забором с модной кудрявой челкой колючей проволоки, а справа была своенравная обширная лужа, давно претендовавшая на заслуженное место в топографической карте города. Считая себя серьезным водоемом, эта лужа видимо координировала свои настроения с передвижениями луны и периодически то разливалась, оставляя нам издевательски узкую полоску суши, то наоборот, отступала, щедро предоставляя более комфортный трансфер. Вот только высыхать насовсем она явно не собиралась, и ей было глубоко плевать на наше ущербное представление о лужах.
Миновав тюремным шагом проходную ГПЗ, я почувствовал себя свободнее. Значительную часть людского потока, как кокаиновую дорожку, всосали в себя ноздри стеклоалюминиевых дверей подшипникового завода. Счастливчики! Я же, оставив позади разваливающийся от сознания своей ненужности ДК "Мир", попал в жестокую реальность с антигуманными законами выживания. Первое испытания форда Боярд самарского разлива заключалось в преодолении грязевого моря, брюхо которого было вспоротого безжалостными колесами многотонных фур. Кирпичи и доски, заботливо закинутые в вывороченные кишки грязи, выглядели изощренной насмешкой - они были удручающе разрознены в этом бескрайнем омуте. Мне пришлось распрощаться с непорочной чистотой надраенных ботинок и пожертвовать незапятнанной честью обеих штанин. Но я особо не сожалел – такую кровавую дань платил каждый, кто осмеливался ступить на эту стезю! После, полюбовавшись на облупленный высохший, как рыбий скелет, фонтан, я побрел по склизкой тропинке к пешеходному переходу через шоссе.
Берег левый, берег правый…
Переходу!? Неееет! Это должно называться «пешеплывной переправой», не иначе. Все это безобразие представляло собой два судоходных канала разделенных дамбой трамвайных путей. Зебра была скрыта под многокилометровым слоем талой воды, а знаки перехода видимо давно уже служили местным дворникам вместо совковых лопат! Груженные по самую ватерлинию КАМАЗы протяжно гудели, проносясь мимо и оставляя за собой турбулентные водовороты. Никто не замечал мечущихся за бортом пешеходов и не оказывал им никаких знаков внимания. Единственным способом миновать эту преграду были отвага и нечеловеческая ловкость. Корочки дайвера были преимуществом, но, по сути, незначительным.
Ах, да! Был еще, конечно, и подземный переход. Зловещий портал прямо в самую преисподнюю коммуникационного ада. Заглянув туда, можно было увидеть беспросветную массу пластиковых бутылок и другого трудноперевариваемого бытового мусора. Она покрывала ровным слоем всю видимую часть перехода и уходила в разинутое горло густой и вонючей тьмы. Страшно представить до каких пор можно было погрузиться в мусорную пучину. Может по колено, а может и по грудь. В общем, переход внушал всем суеверный страх, и даже бычки туда старались не кидать, ибо боялись разбудить ненароком какого-нибудь балрога помойки. За все время моих похождений я не видел ни одной живой души пользовавшейся этой астральной дырой. И я решил, что безопаснее будет вооружиться доблестью и, набрав побольше воздуха, нырнуть в самую гущу Заводского шоссе. Так я и поступил.
Это не Земля, это другая планета.
На другой стороне меня ожидал параллельный мир, которой, по моему субъективному мнению, являлся сплавом трёх фундаментальных компонентов: босховского демонизма, абсурдности кэрролловского зазеркалья и занудности советского справочника по машиностроительному черчению. Выплясывая немыслимые па, достойные сцены Большого театра, я продвигался вдоль безликой кирпичной стены и представлял себя героем Бородино. Ибо я бесстрашно направлялся прямиком в клубы пушечного дыма, намереваясь штыком добыть себе боевую славу и почести. Я чувствовал вдохновенный запах отечества, и он был сладок и приятен! И пусть это были всего лишь могучие испарения проходящей вдоль шоссе теплотрассы, для настоящего патриота это не имеет значения. Картина была просто феерична. Из многолюковых бетонных коробок (которые я называл не иначе как "ноздри сатаны") к небу поднимались столбы дыма, как из языческих жертвенников, и в эту белую пелену входили умные интеллигентные люди, а выходили с другой стороны уже ограниченные алчные работяги. Звучал военно-пролетарский марш, и я высекал искры об асфальт своими кирзовыми сапожищами.
Но боевой настрой стих довольно быстро. Через минуту я уже семенил как крыса, шепча молитвы, мимо коварного здания, которое имело привычку в обход всем международным конвенциям о правах человека ронять на головы прохожим самые настоящие кирпичи. В очередной и, самое главное, в последний раз я избежал страшной смерти под обломками ветхого строения, и с этой мыслью я уже безразлично зашагал по снежному серому месиву, не разбирая куда ступать. Последний раз заглянул я в таинственную перспективу улицы Кабельной. Там вдалеке, где окрашенные придорожной серостью облезлые коряги пожирали сходящийся в точку асфальт, возможно, кто-то работал и, может быть, даже жил. Среди радиоактивных призраков и мутировавших животных. Среди темных сил абсолютного зла. В самом сердце промышленного Мордора! О, какие ужасные мысли! Прочь! Прочь! Я усилием воли выдул из своей головы это постапокалиптическое наваждение.
Жребий брошен.
На самых подступах к проходной меня ждал сюрприз, который потряс меня до самого основания моих моральных принципов. Я заметил, что люди, суетливо шагающие впереди, вдруг замедлялись, закрывали лица воротниками курток и что-то брезгливо переступали. Я подошел ближе и почувствовал, как запах смерти заполняет мою ротоносовую полость и щекочет до потери сознания мой и так уже уставший рассудок. Я решил дышать реже и, обидно проваливаясь под корку черного снега то одним ботинком, то другим, стал пробираться дальше. И остановился лишь у перекрывшего мне путь прошлогоднего трупа собаки. Видимо, пес умер удачно, в один из мощных снегопадов, и его бренное тело было утоптано под слой снега. Всю долгую зиму мы ходили по его неупокоенным останкам. Ныне же настало время возмездия, и мы сполна вкушали плоды своего пренебрежительного отношения к мертвым. Пес был тошнотворно страшен и вонял! Ему суждено было лежать здесь и отравлять нам жизнь до тех пор, пока его мощи не станут достаточно легки и не будут унесены могучим селевым потоком после очередного ливня. Других способов погребения на Заводском шоссе не существует.
Переступив эту последнюю черту, словно Рубикон, я обернулся и посмотрел на весь путь, который я проходил практически каждый день несколько лет подряд. И меня обуяла слезливая жалость. Мне стало больно от того, что весь этот опыт, вся это доблесть и отвага, стойкость духа, хладнокровие и неуемная уверенность в победе - все это не будет иметь смысла там, где есть асфальт, пешеходные дорожки, ровное шоссе, водоотвод, дорожная разметка, чистота и порядок. Все эти подвиги никому не нужны, и я сам, на 80 % состоящий из этих подвигов, никому не нужен. Хочу ли я, чтобы этот чудовищный мир исчез навсегда? Честно? Нет. Я слишком многим обязан этому кошмару - он сделал меня таким, какой я есть, и я уважаю его, как строгого и мудрого учителя. Хочу ли я остаться здесь навсегда? О, Боже, нет! Мне ненавистен цвет, звук, запах и липкое ощущение этого пути. Я хочу ходить ровно, смотреть вперед, а не под ноги, и не менять в уме миллионы гениальных логистических схем за секунду!
Оцинкованный ветер выдул из моего глаза обильную слезу. В память обо всех тех, кто не дошел до своей проходной, она промаршировала по моей щеке и подхваченная воздушным потоком упала в придорожную жижу. Теперь частица меня, возможно, даже лучшая частица навсегда останется здесь. А я нет. Адью, Заводское шоссе, и да будет проклята твоя свирепая реальность!
