2016/06/20 22:43:33
ХОЛОД И ГРЯЗЬ

Как известно, Санкт-Петербург – не только колыбель революции, но еще и культурная столица. И чтобы это понять, не обязательно ходить по многочисленным музеям, можно и просто по городу. Культуру ладошкой не прикрыть, она завсегда себя покажет, если имеется. Она ходит по мостовым, отсчитывает ступеньки в парадных, потребляет алкоголь в частных заведениях и общественных местах, оставляет записи в скрижалях и на более доступных поверхностях. А еще отмечает летопись своей поступи датами на стенах домов. И здесь дело не столько в самих цифрах, сколько в наличии стиля. У Питера стиль присутствует, здесь нет никаких сомнений.





Приходится повторяться, но особенно ярко стиль Санкт-Петербурга выражен в сохранившейся наперекор всем властям архитектуре. Застывшая ли это музыка, сказать сложно, но что-то от виниловых пластинок в этом, безусловно, есть. От тех самых дисков, которые прошли весьма нелегкий путь через многие руки коллекционеров и бездумных владельцев. Хорошо помню, как впервые услышал LED ZEPPELIN: не на кассете, не на катушке. Это был настоящий «фирменный» винил, первый альбом группы, который недрожащая рука хозяйки вонзила на штырь переносного фрезерного станка «Юность-301» (был такой советский проигрыватель пластинок, сделанный чемоданчиком с ручкой). Сквозь хруст срезаемой стружки раздались волшебные звуки. Я был очарован, но треск уничтожаемого «винила» вызывал зубовный скрежет, аллергию дыхательных путей и несварение желудка.

Примерно такие же чувства посещают в Питере, когда смотришь на какой-нибудь красивый дом, который в одиночку бьется со временем и коррозией.



Зачастую приходится сражаться не только со временем.

Называть Санкт-Петербург самым красивым городом страны считается чуть ли не зазорным, настолько банальна и замордована эта внезапная мысль. Но каждый раз приходится разводить руками в стороны: «А что поделать, если это действительно так?» И дело даже не столько в отдельных зданиях, а в том, как здесь сплелись в единый комплекс закопчённые дома, зябкие набережные, тесные крыши, узкие дворы, покатые мостовые, извилистые улицы, низкие облака, крикливые чайки, беспощадный ветер, драматическая история и всё остальное прочее. Это игрушка-головоломка, которую можно крутить в руках до конца жизни (читай: кататься шариком по лабиринтам улиц), но так и не разгадать секрет, не утратить азарт и интерес. Но одновременно игрушка-пенсионер, в которую въелась пыль и грязь, стенки которой покрыты россыпью трещин, а углы пооблупились. Такое скопление грязных, покрытых сажей домов надо еще поискать, не всегда удается догадаться, какого цвета дом был изначально. Питер невероятно грязный город, великолепный для туризма, но плохо годящийся для жизни. Как мудро заметила любимая по возвращении: «Хочешь полюбить Москву, съезди в Санкт-Петербург».

К счастью, на помощь приходят молодые питерцы, которые разукрашивают веселыми (пусть и совершенно непонятными) каракулями всё, что плохо стоит. Длина таких росписей в не особо охраняемых местах может достигать тридцати восьми попугаев.



В общем, если любишь Питер, пиши на стенах, товарищ!



Еще можно заклеивать дома красивыми лентами и холстами с нарисованными каминами. Жаль, что городские власти никак не додумаются до этого и развешивают симпатичные (но весьма попсовые) плакаты под стекло уродливых рекламных стендов. Вообще, представляется разумным комплексный подход: не только рисовать, но и мыть. Хочешь написать на стене свое зашифрованное погоняло, отмой сначала фасад соседнего дома. Было бы одновременно и красиво и чисто.



И если кому-то показался в моих словах еле уловимый сарказм, то знайте, что иногда действительно хочется воскликнуть: «Да нарисуйте уже хоть что-нибудь здесь!» Разве можно с этой стороны догадаться, что перед нами знаменитый Дом Мурузи, что это дом, в котором жили Мережковский и Гиппиус, что это дом, в котором вплоть до отъезда из СССР жил Иосиф Бродский, что это, в конце концов, архитектурный памятник XIX века в неомавританском стиле? Портрет поэта нарисовали бы, что ли…

Здесь, наверное, стоит сделать небольшую ремарку: складывается впечатление, что в Санкт-Петербурге в каждом доме кто-нибудь жил. Можно без устали ходить по улицам и читать таблички на домах.



Родимым пятном империализма и декаданса смотрится на Фурштатской изящная ограда, сверкающая чистотой и элегантностью. Ну и что с того, что это Дворец Малютка и соседствующий с ним Дворец бракосочетаний? А что, невеста планируется без пятен кетчупа на платье? Или у жениха брюки без протертой дыры в промежности будут? То-то и оно.



О! Коли уж кривая вынесла незадачливого туриста на Фурштатскую улицу, то нелишне будет знать, что…

Фурштат – странное слово, представляющее собой нечто среднее между «фуршетом» и «форшмаком», пришло из Германии. Самое близкое по значению к нему словечко до сих пор прекрасно чувствует себя в русском языке: фура. Fuhre – так называли длинную повозку, а Fuhrstaat – повозку вместе с грузом. В России слово приобрело узко-милитаризированный характер и со временем стало обозначать почти исключительно артиллерийские обозы. Первоначальное название улицы не отличалось самобытностью: 4-я от Невы реки линия. Жители Зеленограда прекрасно понимают петербуржцев той поры. В 1777 году номер уменьшился, а информационный довесок стал указывать на основную часть здесь обитающих: 3-я Артиллерийская. Но в начале XIX века улица не только увеличилась, требуя какого-то особого, модного имени, но и оставила при себе только полковой обоз (т.е. фурштат) Преображенского полка, а остальные гвардейцы переехали в более престижный район. «Вот и славно!» – подумали градоначальники и объявили у себя в коридоре конкурс на лучшее новое название улицы. Вариантов было два: Фурштатская и Ахматская. Любовь к немецкому победила. Забавно, но лет через пятьдесят первоначальный смысл названия был утрачен, и ходовым стало ошибочное название – Фурштадтская. Жители, не вдаваясь в детали, думали, что корень происхождения – «штадт». До сих пор в букинистике можно встретить справочник с улицей «Фурштадтская».

Если и говорить про какую-то из улиц, что у нее есть яйца, то в первую очередь это можно сказать про Фурштатскую. Потому что у нее есть яйца, но не простые, а заводные. «Заводные яйца» – это на редкость симпатичное заведение полуподвального типа с оригинальным оформлением, вкусным кофе и правильной музыкой. Насчет музыки долго объяснять не нужно: здесь царит металл. Он же первенствует и в оформлении. Но какой это металл! Водопроводные трубы, печки-буржуйки, чайники, кастрюли, прочая жесть и даже настоящие канализационные люки (заботливо вделанные в столешницы) – в дело пошло все. Стены же украшены формулами и чертежами из учебников, так что заодно можно и образование подтянуть.



И последнее про улицу: на Фурштатской самые красивые в Питере фонари.



Красота города на Неве холодна и насторожена. Даже летом, посреди буйного цветения жизни, эта красота держится несколько отстраненно от всеобщего праздника жизни, сохраняя свою независимость. А уж в марте и говорить-то не о чем. Иногда холод превращается в лютую стужу, угрожая смертельной расплатой за вольность прикосновений. Если бы я ничего не знал про «Англетер», то мог бы подумать, что великий русский поэт просто замерз, слишком плотно приникнув к груди Санкт-Петербурга.



Таврический сад – одно из многих порождений ледяной питерской природы. Песчаные дорожки покрыты тонкой корочкой льда в тех местах, где лужи не полностью вымело ветром. Пруд, кажется, промерз до дна. Мостки ажурные легкие, похожие на рисунок льда на стекле. И солнце только подчеркивает контраст.



На самом деле все эти выспренние рассуждения о стихии красоты Питера легко перечеркивает один-единственный мужичок в тулупе. Все слова – херня. Да и вообще всё – херня. Кроме рыбы. Питерцев неудержимо тянет ко льду. Пока он есть. Летом любому нормальному жителю, а вместе с ними и городу, хочется солнца, зелени, тепла и новых свершений.



Кстати, о свершениях. Как сообщили проверенные источники, в Питере строят новую стартовую площадку взамен полностью растащенного медведями по берлогам космодрома «Восточный». Это не шутка. Уже даже космолет привезли и установили. Вот только направляющие пошли на осветительные мачты для стадиона «Зенит», поэтому и здесь старт перенесли на лучшие времена. Может быть, после чемпионата мира?



К питерской красоте присоседиться каждый норовит. Так называемый «эффект сопричастия» работает здесь на полную мощность. Начиная с рядового верхнепышмяка, который после первого же посещения «Северной столицы» в каждом разговоре обязательно вставляет, нравоучительно подняв палец: «А вот в Питере…», заканчивая главами государств, посещающих Мариинку: «Вы знаете, когда я смотрел «Жизель»…». Даже Таврический дворец, гады, оккупировали. Теперь в нем заседает межпарламентская ассамблея государств-участников содружества независимых государств (что бы это ни означало). Потом приезжает такой высокопоставленный узбекский казах к себе в Бишкек и говорит: «А у нас в Таврическом красивее…»



Мало кто задумывается на эту тему, но ведь Санкт-Петербург – еще и колыбель музеев. Даже напыщенная Москва, пожалуй, не может посоперничать по количеству музейных мест. Может быть, это только кажется, но возникает стойкое ощущение, что в каждом здании обязательно найдется музей, достаточно его хорошенько потереть. Кто бы мог подумать, но даже в водонапорной башне разместился информационно-образовательный центр Водоканала Санкт-Петербурга музейный комплекс «Вселенная воды». Немилосердно хочется проверить трансформаторные будки: есть ли хоть одна без музея.



Единственное, что не хочется проверять – это Кресты. Время сейчас непростое, патриотичное, пока Россия встает с колен, любой может оказаться в этом музейном комплексе не посетителем, а экспонатом.



Новостей на сегодня больше нет, а вы там держитесь. Счастья, хорошего настроения и, конечно же, здоровья. А если его не очень, то смело обращайтесь в Мариинскую больницу. Там всегда найдется лишний ангел для вас. Надеюсь, еще свидимся на этом свете.




60 посетителей, 2 комментария, 55 ссылок, за 24 часа