2015/12/15 23:51:11




Сто девушек удивительной красоты, одетых в белые гимнастические купальники с короткими юбочками, объединялись и разъединялись в различные немыслимые фигуры на огромном зеленом поле стадиона подобно кристалликам калейдоскопа. Далее началось представление с танцами и музыкой различных народов, населяющих Советский Союз. Ни Джон, ни его товарищи по делегации, не понимали слов песен и смысла происходящего, но чувствовали, что хозяева пытаются открыться своим гостям и показать, как многого они достигли в Советском Союзе и как замечательно им здесь живется. Все было очень красиво, ново, и делегаты испытывали необычайно сильный экстаз от происходящего. Конечно, ни одна страна послевоенного мира не могла себе позволить таких сказочных торжеств. Именно, сказочных. Знаменитые Бразильские маскарады были жалким подобием происходящего.


О культуре Советского Союза в остальном мире не было известно практически ничего, за исключением цирка и балета. Никто не знал творчества советских писателей, композиторов, художников, практически никто не видел советского кино. И вдруг оказалось, что советские люди потрясающе красивы, могут смеяться, шутить, танцевать и петь.




Для Джона это было огромным открытием. Он очень расстроился, что отдал Стиву кинокамеру, и не может снимать то, что происходит на поле стадиона и вокруг него. Момент обрушения здания, конечно, был уникальной съемкой, но никакой новизны и сенсационности он в себе не нес. В Америке Советский Союз воспринимался исключительно, как зло, где людей мучают и пытают, где ценность человеческой жизни стремится к нулю. Уникальные кадры он мог снять бы только сейчас, возможно впервые показав остальному миру смеющихся открытых танцующих советских людей, делающих это также, как и французы, итальянцы, американцы, короче советские были нормальными, они были людьми. И это было настоящей сенсацией, которую Джон снять не смог.




За пределами Советской России на бытовом уровне её образ формировали исключительно русскоязычные эмигранты, а также их ненависть и боль. Даже для образованных молодых людей, таких как Джон, развитие русской культуры остановилось на бале Наташи Ростовой из “Войны и мира” графа Льва Николаевича Толстого, “Лебедином озере” Чайковского и работах русских авангардистов, которые уехав детьми или достаточно молодыми людьми, вдоволь намотались по миру и везде оставили свои работы. Поэтому увиденное вызывало состояние культурного и информационного шока, а действия людей в состоянии шока являются аномальными.

Под утро Стив вернул Джону кинокамеру, и тот не расставался с нею уже до конца пребывания в Москве. Джазовый бэнд, в котором Кор играл на банджо, давал минимум по два концерта в день. Интерес советских студентов к джазу и рок-н-роллу был огромным. Музыка Глена Миллера, Дюка Эллингтона, Бэнии Гудмана, Арти Шоу, Чарли Паркера, Элвиса Пресли звучала везде. В парке Горького каждый вечер под нее собирались танцевать рок-н-ролл и свинг самые красивые москвичи. Они были одеты удивительно ярко - юноши носили узкие брюки, яркие цветные галстуки и пиджаки, волосы их были начесаны вверх “аля Элвис”; девушки были облачены в туфли на высоких каблуках, яркие юбки колоколом с широкими поясами, плечи и шея их были вызывающе обнажены, а волосы рассыпаны по плечам, бусы, браслеты, клипсы, сумочки и перчатки дополняли наряд. Американцы играли джаз и, как завороженные, смотрели на этих ярких и раскованных молодых людей с раскрепощенной сексуальной энергией. Никогда и нигде больше ни до, ни после Московского фестиваля, Джон не видел ничего подобного.

Дней через пять после начала фестиваля, на одном из таких танцевальных вечеров, Джон увидел парня своего возраста с американской кинокамерой, который снимал их выступление. После окончания концерта Джон спрыгнул со сцены и подошел к парню:

- Привет, меня зовут Джон Кор, я из Нью Йорка, я тоже очень люблю снимать жизнь. И у меня есть такая же кинокамера, как у тебя.

- Извини, я не очень хорошо говорю по-английски, меня зовут Иван Герцев, я студент медицинского института, и снимаю фильм о фестивале по заданию Фрунзенского комсомола. А камеру мне подарил друг моего отца. Камера эта знаменитая, ею американские операторы снимали Ялтинскую конференцию.

- Потрясающе! Я так рад, что ты говоришь по-английски. Скажи мне кто эти парни и девушки, которые так потрясающе одеты и так потрясающе танцуют? Не бойся меня!- сказал Джон, увидя в глазах Ивана напряжение.

- А я и не боюсь! Как ты не знаешь кто это? Они подражают американцам, они одеты, как американская молодежь и танцуют, как американская молодежь. Мы же зовем их стилягами.

- У нас в Америке молодежь так не одевается и не танцует. Я правильно услышал? Их зовут сти-ля-ги?

- Ну, конечно, ты же американский рабочий, и не знаешь, как одеваются и танцуют дети богатых буржуев!

- Я не рабочий, я кинооператор, работаю в одном американском журнале, много езжу по своей и другим странам, но стиляг я не видел.

- Вот видишь, даже тебе, простому кинооператору буржуазная пропаганда не дает говорить мне правду. Может ты скажешь, что и джаз с рок-н-роллом не американцы придумали? И “Серенада солнечной долины”, “Девушка моей мечты”, “Тарзан”, “Сестра его дворецкого” - не американские фильмы? А Джек Лондон, Теодор Драйзер, Марк Твен, Эрнест Хемингуэй - не американские писатели?

Джон открыл от удивления рот. Молодой советский парень знал об американской культуре больше, чем обычный рядовой американец. Вот тебе и закрытая страна. Советские люди не знали, что такое виски, сигареты “Мальборо”, автомобиль “Форд”, джинсы и многое другое, но любили джаз, рок-н-ролл и читали Марка Твена и Хемингуэя. Джон почувствовал себя как Алиса в стране Зазеркалья из сказки Кэролла Льюиса.

- Конечно, это американские фильмы. Ваши солдаты захватили их в качестве трофеев во время Второй мировой войны в Бабельсберге, пригороде Берлина. Я тоже очень люблю эти фильмы - это кино моего детства. А вот Теодора Драйзера и Эрнеста Хэмингуэя, я к своему стыду, не читал. А джаз возник на юге Америки. Черных рабов привозила из разных частей Африки работать на плантациях Юга, они говорили на разных языках, поэтому общались с помощью жестов или танцев, и не могли правильно повторить одну и ту же фразу, поэтому импровизировали. Сочетание импровизации и устойчивой гармонии и дало миру джаз.

- Значит вы, американцы, признаете, что угнетаете негров и ущемляете их гражданские права и свободы!- сказал Иван и глаза его загорелись огнем борца за справедливость.

- Да, рабство, это часть истории Америки, но мы стараемся преодолевать расизм в нашем обществе,- медленно, взвешивая каждое слово, произнес Джон.

- Врете вы все! Вот к примеру, если белая женщина полюбит черного мужчину, как к ней отнесется американское общество?

- Бытовой расизм эволюционировал как и само американское общество. Например, в начале века, особенно в южных штатах - Луизиане, Джорджии, такие союзы были практически невозможны, а если и случались, то такую женщину могли опозорить - побрить её наголо, порвать на ней одежду, не пустить в публичные места для белых людей. В этих штатах в старых домах до сих пор хранятся личные вещи предков такие, как парадные шпаги ку-клукс-клана.

Мой отец встречал окончание Второй мировой войны во Франции. Так вот он мне рассказывал, что французских женщин, которые имели сексуальные отношения с фашистами, их сограждане тоже брили наголо и рвали на них одежду.

- Какие же у вас жестокие обычаи. Опозорить и издеваться над беззащитной женщиной только за то, что она полюбила мужчину с другим цветом кожи. В нашей Советской стране это невозможно, здесь мы все равны, мы - интернационалисты,- с достоинством, как на комсомольском собрании ответил Иван.




На танцплощадке было много ребят из Африки, Азии и Латинской Америки, и все они поголовно танцевали с советскими девушками. Пары танцевали очень раскованно и сексуально, и после нескольких таких танцев уходили гулять в ночной парк, иногда возвращались обратно, но чаще всего нет.

На грани танцевального светового круга стояли парни, одетые в темные широкие брюки и белые рубашки, с комсомольскими значками на груди и красными повязками на руках. Это были народные дружинники, добровольно помогавшие милиции и следившие за порядком. Все они курили, кто-то сигареты “Друг”, кто-то папиросы “Беломор” или “Север”.

Джон, как завороженный, смотрел на этот ритуал курения. Прикуривали парни, как в окопе, зажигая спичку в ковшиках ладоней. Конец бумажного мундштука папиросы сначала сжимали зубами, а затем поперек пальцами. Когда бумажный мундштук папиросы намокал его откусывали зубами и сплевывали прямо на пол танцплощадки. Обгоревшую спичку отщелкивали метров на десять, также как и не всегда потушенный окурок папиросы. Разговаривали дружинники между собой, перекатывая окурок из одного угла рта в другой.

- Иван, если ты закончил снимать, может быть уйдем отсюда. Ты мне покажешь Москву, а то я её практически не видел. Воспринимаю город только ногами,- предложил Джон.
- Конечно, пойдем. Темно уже совсем, снимать практически невозможно. Я покажу тебе вечернюю Москву.         Проходя мимо дружинников, американец закашлялся от густого дыма.

- Терпеть не могу, когда курят марихуану,- в перерыве между приступами надсадного кашля прохрипел Джон.

- Какую-такую марихуану?

- Это растение такое, которое сушат, а потом курят. Наркотик.

- Марихуана - это табак? К табаку, конечно, есть привыкание, но как будущий врач, я точно знаю, что к наркотиками табак не относится.

Сразу за танцплощадкой Джон и Иван свернули и пошли к выходу из парка. Вдруг в боковую аллею, по которой они шли, перегородив им дорогу, выехал грузовик. Его мощные фары проложили яркую дорогу света. Борт машины открылся, и с нее начали прыгать на землю дружинники, в руках у которых были мощные фонари, ножницы и ручные машинки для стрижки волос. И тут из-под кустов, деревьев и просто травы начали вскакивать женщины, с визгом и криком бросаясь в рассыпную. Это была женская советская половина тех интернациональных парочек, которые покинули танцы. Дружинники ловили девушек, рвали на них одежду и брили до голого черепа машинкой, а затем садили в грузовик, на котором приехали сами. Девушки не только визжали, но царапались и кусались, как кошки.

- Ну, что шлюхи, подстилки, натрахались с черножо...ми. На лысо вас, чтоб все знали кто вы и плевали вам в след,- кричали комсомольцы.

- Что они делают, это же насилие. Побежали, надо срочно позвонить в вашу полицию! Где здесь ближайший телефон?- шепотом сказал американец.

- Не надо никуда звонить. Эти и есть почти полиция. Полицаи, фашисты!!!! А делают они тоже самое, что и ваши предки в Луизиане,- ответил ему Иван.

Вдруг с рядом стоящей скамейки вскочила и побежала девушка, она попала в пятно фонаря, где ее за косы схватил дружинник, намотал их на руку и начал пилить ножницами.

- Пустите меня, дяденька,- просила она. - Я думала, что он хороший парень, гость, хочет, чтобы я ему показала Москву, а он целоваться полез, а кричать неудобно, ведь иностранец же. А Вы мне косы режете, за что? Позор ведь, мама меня убьет! Пустите меня, пожалуйста!

- Джон, у тебя есть ручка, жвачки, открытки, значки, дай что нибудь, я попробую спасти девчонку,- быстро и четко проговорил Иван. Джон понял все сразу и протянул Ивану американскую авторучку. Парень схватил авторучку и вальяжно, в развалочку, как бы нехотя, подошел к дружиннику, державшему девчонку за косы.

- Слушай, командир, отдай ее мне, это моя соседка-дуреха, я ее матери обещал присмотреть за ней. Да, разве за ними, бабами угонишься. А я тебе ручку подарю, настоящую американскую,- сказал Иван, сплюнул сквозь зубы и протянул дружиннику ручку Джона.

Парень взял авторучку, посмотрел ее на свет, и бросив намотанные на руку отрезанные косы, отпустил девушку:

- Пошла вон, шалава!

Девушка не удержалась и упала на колени. Иван помог ей подняться, крепко взял за руку и пошел к Джону.

- Дай мне свой жилет, ее надо прикрыть, видишь на нее блузка порвана, так идти нельзя. Экскурсия по ночной Москве отменяется. Возьмем такси и поедем ко мне домой, приведем себя в порядок. Пошли быстрей отсюда, пока этот не передумал. Как тебя зовут?

- Бэлла,- ответила та.

- Надень жилет, так надо!

Джон побежал первым, а Иван, держа крепко девушку за руку, за ним. Они вышли из парка, сели в такси и поехали к Курскому вокзалу, где в Чкаловском доме жил доктор Герцев со своей женой и сыном. Поднявшись на четвертый этаж, Иван открыл дверь своим ключом и сказал:

- Проходите, не волнуйтесь, родители остались ночевать в Никольском. Так что дома, кроме нас никого нет. Бэлла, ванная справа, вторая дверь по коридору. Я сейчас принесу тебе полотенце и свою одежду - брюки и рубашку. А мы с Джоном посмотрим, что приготовила моя дорогая мамочка, чтобы сыночек не голодал.

Через пол часа они все втроем сидели на кухне и ели замечательный борщ.

Бэлла со своими коротко остриженными волосами, одетая в штаны и рубашку, была похожа на мальчишку.

- А как называется этот суп? Очень вкусно!- спросил Джон. - Я очень извиняюсь, но можно, Иван, я тоже приму душ. Поскольку в гостинице, где я живу, душ и туалет общие в коридоре, то я не всегда могу попасть туда, когда я хочу. И мыться я должен очень-очень быстро. А у нас американцев душ ежедневный и медленный, вот времени на мытье и не хватает.

Когда Джон вышел из душа, его в гостиной ждала только Бэлла. Она сидела на диване, обхватив колени руками, как испуганный раненный воробей.

- Иван, ушел спать, ему завтра очень рано вставать. А нам он оставил постельное белье, подушки и одеяла. Ехать куда либо уже поздно, метро закрыто,- тихонько сказала девушка.

- Бэлла, а ты откуда так хорошо говоришь по-английски?

- Я учусь в институте иностранных языков на четвертом курсе. Буду преподавателем или переводчиком с английского или немецкого.

- Скажи мне, ты ведь еврейка, тебе, наверное, хотелось бы встретиться с молодежной делегацией Израиля? Я могу устроить тебе такую встречу, у меня там много друзей, мы живем рядом.

- Спасибо, за предложение. Я встречалась с молодежной делегацией Коммунистической партии Израиля. Они очень хорошие ребята, но они сказали, что моя настоящая Родина - это Израиль. Я к этому еще неготова. Это как, если тебе говорят, что твоя родная мать, вырастившая тебя, не твоя мать, а есть другая настоящая. Я пока этого не понимаю. Я родилась в Москве, и моя мама родилась в Москве, а бабушка в Смоленске. Мой отец и мой старший брат сражались в Красной армии и погибли, защищая эту землю и нас. Моя бабушка каждое утро молится за Красную армию. Она говорит, что если бы не она и Советский Союз, то нас евреев уже бы не было в живых. А еще она говорит, что нашу истинную Родину не знает никто, поскольку иудейский народ пришел из будущего или из другого мира, и принес знания и закон, которые мы храним по всей земле, поэтому и рассеяны, как соль.

В комнате стало темно, слышно было только тик-так, тик-так. Глаза Бэллы казались Джону глубокими-глубокими, и он упал в них.

33 посетителя, 10 комментариев, 44 ссылки, за 24 часа