В постсоветское время, как отмечают А. Темкина и А. Роткирх [4], единство распалось, и начали одновременно существовать несколько гендерных контрактов. Все они, впрочем, выросли из Советского, но в каждом получили преимущественное значение различные элементы:
1. Контракт “работающая мать” продолжил свое существование, но, по мнению авторов, работа стала занимать у этих женщин сравнительно больше времени, чем в предшествующую эпоху, поскольку требования на работе увеличились, а вместо закона о всеобщей занятости мотивировать к участию в рынке труда стала экономическая необходимость.
2. Контракт “женщина, ориентированная на карьеру” связан с еще большей вовлеченностью в работу и, соответственно, с более высокими заработками, позволяющими рыночным, коммерческим путем решать все вопросы домашнего хозяйства и заботы о детях и других членах семьи, по-прежнему в весьма малой степени вовлекая во все это мужчину.
3. Контракт “мать-домохозяйка”: эти женщины совсем оставили работу, для них приобрело большое значение материнство, забота, и регулирование семейных расходов и потребления.
4. И “спонсорский” контракт, представляющий собой фактически отношения мужчины и женщины, находящейся у него на содержании. В данной ситуации большое значение приобрели финансовые возможности мужчины и сексуальная, а также общая внешняя привлекательность женщины. Ее работа и материнство в таких отношениях или не предполагаются, или имеют очень несущественное значение.
Такая ситуация сложилась к концу 1990-х годов. Однако, изменения на этом не остановились. На взгляд автора данной статьи, к настоящему моменту ситуация складывается следующим образом:
1. Контракт с превалированием элемента “работа” продолжает подразумевать достаточно интенсивную деятельность на рынке труда; теперь это дает и больше денег, и, главное, позволяет вести ставший уже вполне нормативно приемлемым довольно приятный образ жизни – посещать рестораны с подругами, тратить деньги на модную одежду и т.д., заниматься фитнесом и заботиться о внешней привлекательности, и даже иметь дорогостоящие хобби. То есть женщины имеют возможность позволить себе гедонизм - то, что раньше могло быть привилегией только обеспеченных мужчин, и при этом за счет своего собственного заработка. Однако, и это, и работа, требует времени, причем очень много времени. Становясь, в определенных кругах, нормой, такая жизнь начинает уже быть, в некотором роде, предписываемым поведением. В результате, совмещать карьеру с материнством – теперь означает совмещать с ним и весь прилагающйся к карьере образ жизни, что становится все сложнее.
2. Контракт с превалированием роли домохозяйки все меньше основан на обеспечении быта, поскольку быт стал гораздо проще (к тому же именно быт, например, уборка квартиры, легче и дешевле всех остальных женских “функций” в настоящее время делегируется третьим лицам на коммерческой основе) и уже, видимо, не дает достаточных оснований для самоуважения и легитимации статуса неработающей женщины. Отчасти поэтому, как уже было подробно рассмотрено выше, стало увеличиваться значение других элементов деятельности оказавшихся в этой ситуации женщин – воспитания детей и внешней привлекательности. Образно говоря, контракт “борщ+уборка” в мало-мальски обеспеченных семьях преобразовался в контракт “секс+развитие”, где первое подразумевает значительные инвестиции усилий и денег (и не снившиеся советской эпохе) в “красоту”, а второе – подробно рассмотренное выше интенсивное материнство. В некотором смысле (в тех случаях, когда женщина еще и мать детей данного мужчины) в этот контракт преобразовалась и часть того, что можно называть “спонсорскими” контрактами.
3. Контракт “работающая мать” все чаще подразумевает случаи, когда женщина просто не может позволить себе не работать – потому, что ее никто другой не содержит, вследствие отсутствия отца или его недостаточных заработков. Однако, много и тех, для кого материнство и работа одинаково важны, в том числе, и на личностном уровне, но настоящей карьерой работа, по разным причинам, так и не стала. Все сложности жизни именно этой, прежде всего, категории женщин детально изложены выше – ведь именно им сложно организовать выполнение какой-то части своих функций на коммерческой основе, а, с другой стороны, времени у них тоже нет. Однако, необходимость более интенсивных, чем в советское время, инвестиций в свою привлекательность нормативно распространяется и на них тоже.
В целом, во всех вариантах (хотя конкретное сочетание относительного “размера” частей, очевидно, разное в каждом случае) выросло значение таких элементов, как работа, материнство, и секс/привлекательность, и снизилось значение бытовых “успехов” (ведь даже в бедных семьях сейчас есть достаточно много бытовой техники, и стало легче “добывать” и готовить еду). При этом “поле” нормативного материнства создано “профессиональными” мамами, поскольку именно они были наиболее заинтересованы в его развитии. А у всех остальных мам, которых все же по-прежнему большинство, не хватает временных и других ресурсов, чтобы соответствовать налагаемым этим полем требованиям.
В то же время, теперь уже и общественные институты также “перестраиваются” под неработающих матерей, отчасти вследствие рыночных законов, отчасти в результате целенаправленной традиционалистски ориентированной политики государства. Поэтому для большинства женщин, имеющих детей, возникает невыполнимая совокупность требований. Одновременно, стиль жизни молодых, неплохо зарабатывающих и бездетных женщин стал гораздо приятнее и привлекательнее, чем когда-либо раньше. Возникает социальное напряжение, связанное не с тем, что матерям сейчас живется хуже, чем в Советское время и ранее – объективно говоря, в отношении тяжелого физического труда им сейчас легко, как никогда; а с тем, что теперь так живут не все, и у женщин есть возможность сравнивать свою жизнь с жизнью тех, кто, совершенно не скрываясь, наслаждается “свободой от детей”.
При этом, с другой стороны, налагаемые современным нормативным материнством требования чрезмерны и искусственны. Немалое значение имеет и то, что раньше женщина все-таки выпадала из “строя” работников на более короткое время (хотя, возможно, как мать и превращалась в работника “второго сорта”) - а сейчас это время растягивается, достаточно часто, и на весь детсадовский период, и на время обучения ребенка в начальной школе.
Итак, относительно материнства как процесса воспитания и “выращивания” детей в России в настоящее время, можно сделать следующие предварительные выводы:
•сейчас усиливается поляризация последствий жизненного выбора в поле гендерных контрактов;
•поле материнства идеологически сформировано практически исключительно вовлеченными и даже “профессиональными” мамами;
•происходит маргинализация остальных вариантов, хотя они по-прежнему составляют большинство, пусть и, возможно, не подавляющее;
•государство пытается экономить на расходах в этой области, опираясь на господствующий дискурс, когда-то порожденный во многом самими женщинами (профессиональными мамами, но теперь значительно модифицированный государством к предполагаемой своей выгоде) – и теперь происходящее перестало устраивать даже большую часть интенсивно вовлеченных матерей;
•такой неоконсервативно-неолиберальный смысл материнства, вероятно, становится одной из причин стабилизации увеличивающейся доли женщин, не рожающих ни одного ребенка за всю жизнь - если бы материнство продолжало оставаться, символически, лишь “еще одной стороной жизни” (как это воспринималось в советское время), на это, возможно, решилось бы значительно большее число людей, а вот как глобальный подвиг, заполняющий всю жизнь, да еще при том, что правила игры установлены не тобой – это не нравится практически никому.